императорской семье. Отец мой не делился со мною своими планами, мать же была немногословной, пребывая в вечной печали.
Тогда я ещё не знала, как несчастна моя бедная матушка, ведь она всю жизнь любила другого мужчину. Он происходил из знатной, но обедневшей семьи, и был третьим сыном своих родителей. А это звучало, как приговор и означало, что тайный возлюбленный моей матушки вынужден сам зарабатывать себе на хлеб. Он и мечтать не мог, чтобы жениться на такой женщине, как моя мать. Итак, этот славный юноша стал буси, то есть наёмным воином, добывавшим своим мечом пропитание для себя и своей семьи, если таковая на тот момент имелась. Но герой наш был холост, не обременён брачными обязательствами, предпочитая дарить любовь хорошеньким юдзё. Проявив незаурядный талант организатора, юный буси набрал небольшой отряд, который включал лучников из бывших охотников и городских стражей, отменно владевших мечом и имевших вполне приличную экипировку. С этим отрядом буси явился в дом моего отца.
Отец только женился. Он души не чаял в юной жене. Но она (моя матушка) влюбилась в того самого буси… История эта имела печальный конец. В одной из стычек с соседом-даймё[42], с которым отец постоянно враждовал из-за приграничных земель, буси погиб. Моя матушка слегла в горячке и пометалась в ней почти месяц. Она выжила, но потеряла интерес к окружающему миру, перестала разговаривать. Она почти всё время проводила в святилище-адзэкура, что была сооружена недалеко от нашего имения. А затем, когда отец приказал изготовить деревянную статую Будды, матушка беспрестанно молилась, чтобы душа её возлюбленного обрела покой в Чистой земле[43].
И вот настало время, когда служба моего отца в провинции Кадзуса закончилась. Отец приказал своему предсказателю определить наиболее удачное время для отъезда в столицу. И предсказатель, повинуясь приказу, доложил отцу, что в такой день, такого-то месяца настанет самое благоприятное время для «Церемонии выхода из ворот», то есть путешествия в столицу.
Моя матушка приняла отъезд из дома, где она прожила почти четырнадцать лет, как должное событие. Ничто не удерживало её здесь, кроме тягостных воспоминаний. В какой-то момент мне даже показалось, что на её лице промелькнуло подобие улыбки.
Я же была полностью поглощена предстоящим путешествием. Мне казалось, что я покидаю клетку – я птица – и теперь весь мир будет у моих ног.
И лишь в последний момент, когда всё наше семейство погрузилось в экипаж, а прислуга – в многочисленные повозки с домашним скарбом, я в последний раз взглянула на дом, в котором родилась и отпраздновала совершеннолетие.
Дом стоял разорённый, взирая тёмнотой, таящейся за распахнутыми сёдзи, на бренный мир. К тому же неожиданно, несмотря на час Дракона, опустился густой туман, он словно пеленой накрыл наш кортеж, дом, сад и все окрестности. Чувство необъяснимой грусти объяло меня. Я выглянула в окно экипажа, пытаясь навсегда запечатлеть в памяти дом своего детства и юности – впереди в Хэйане меня ждала взрослая жизнь.
К вечеру, измученные дорогой, мы остановились в одиноком покосившимся доме, стоявшим на обочине дороги. В нём даже не было ставен, чтобы закрыть их на ночь. И растерянный, суетливый хозяин занавесил окна тряпками. Помещение дома являло собой общее пространство, уединиться было негде. Тогда отец приказал разделить комнату на две части при помощи полога, натянутого на деревянные жерди. Таким образом, мы с матушкой разместились в импровизированной спальне.
Однако, я не удержалась и на заходе солнца в час Змея, отбросила тряпичный занавес и выглянула в окно. Бледно-розовые лучи освещали поля и равнины, раскинувшиеся, казалось, повсюду. И не было им конца… А чуть позже с окрестных гор в долину стал спускаться туман. Вскоре туман пытался проникнуть в наше временное пристанище через окна. Я улеглась подле матери, накрылась тёплым кимоно и сладко заснула. Мне снился императорский дворец, о котором так много рассказывал мой отец.
Через несколько дней под проливным ливнем в сумрачный день мы миновали границу нашей провинции и вступили на землю Симоса[44].Наш экипаж увязал в грязи размытой дождём дороги. Бык, надрываясь, истошно мычал; погонщик нещадно лупил его хлыстом. Мне было жаль измученное непогодой и дальней дорогой животное. Однако, я понимала: чем быстрее мы достигнем жилища, тем лучше. Ибо по стенкам экипажа вовсю струилась вода. Отец не выдержал, вышел из экипажа и его ноги тотчас увязли по щиколотку в грязной липкой жиже. Он громко выругался и начал отдавать приказания: кортеж тотчас обрёл прежнюю живость.
Вскоре мы голодные, промокшие, измученные достигли одинокой брошенной хижины, стоявшей подле дороги. Когда мы с матушкой и прислужницами вошли в неё, что были крайне разочарованы царившим внутри запустением и грязью. Невольно я вспомнила нашу предыдущую остановку, когда липкий туман, сгустившийся в долине, пытался проникнуть через окна, занавешенные тряпками в наше временное пристанище. Пожалуй, та хижина была роскошна и комфортабельна.
Здесь же на полу валялись старые полуистлевшие тряпки, сломанная мебель плотно сгрудилась в дальнем углу; в окна без ставен беспрестанно бил дождь; с крыши струилась вода – и в довершении всего мы до такой степени промокли, что зубы выбивали дробь.
Однако, усилиями прислужниц внутренне пространство брошенного жилища было приведено в относительный порядок. Мы выпили сакэ, даже я сделала несколько глотков по настоянию отца, дабы не простудиться. Затем прислужницу распаковали сундуки, которые также подмочил дождь. Впрочем, хвала Будде Амиде, наша одежда оказалась почти сухой. Лишь верхние кимоно впитали влагу.
Это была худшая ночь в моей жизни. Однако после сакэ у меня закружилась голова, я заснула на футоне расстеленном на земляном полу.
Утром я и матушка проснулись, когда солнце стояло высоко, лаская лучами влажную землю. От испарений, исходивших от земли, было трудно дышать. Служанки, постоянно утиравшие рукавами кимоно крупные капли пота со лба, развешивали промокшую под дождём одежду на ветвях ближайших деревьев. Позавтракав и, сложив скарб, обратно в сундуки, по приказу отца мы снова двинулись в путь.
Впереди постирались земли Мусаси. В час Петуха мы достигли реки Футоигава, а затем и переправы[45]. Не успели мы приблизиться к переправе, как у моей кормилицы начались роды. Служанки тотчас перенесли её в отдельный шалаш, наспех сооружённый на берегу реки. Подле роженицы матушка оставили опытную женщину из свиты, мы двинулись дальше.
Итак, наш кортеж вступил в край Мусаси…
Отец приказал разбить лагерь и готовится ко сну. Я же отужинав с родителями, улучила момент и тайком вернулась на противоположный берег реки. Не знаю, что я хотела увидеть – возможно, то, как на свет появится ребёнок моей кормилицы.
Я украдкой приблизилась к шалашу, в котором она расположилась и тотчас услышала истошные женские крики. Кровь застыла у меня в жилах.
«Неужели и мне придётся так страдать при родах?..» – подумала я. Несмотря на то, что я уже считалась совершеннолетней, я ни разу не видела, как на свет появляются дети. Теперь же я затаилась и решила, во чтобы то ни стало устранить пробелы в своих знаниях. О, Великий Будда, лучше бы я этого не делала. Мне казалось, что кормилица умрёт, раздираемая болью! А ребёнок никогда не родится. Но вот я услышала детский плач…
Разрыдавшись от радости и пережитых впечатлений я бросилась через переправу наутёк, обдумывая, что же скажу матушке, мотивируя своё длительное отсутствие. Ибо уже сумерки окутали землю: час Свиньи вступал в свои права.
Разумеется, я получила нагоняй от родителей. Правда, в основном от отца. Мать по-прежнему молчала, как-то загадочно улыбаясь. Думаю, она прекрасно поняла причину моего отсутствия. Отцу же я сказала, что увлеклась прогулкой и забрела слишком далеко от лагеря…
Не буду отписывать, как наш кортеж последовал через земли Мусаси, переправился через реку Асуда и достиг Сагами[46].
Горы в местности Наситои напомнили мне расписные ширмы. За ними открывалось море. Несколько дней наш кортеж двигался по прибрежному песку и вскоре достиг горы Асигара, мы заночевали у её подножья.
На следующее утро мы совершили переход через горный хребет, с которого с шумом сбегают к морю три водных потока. После мучительного перехода мы разместились в горной заставе – отсюда начиналась
