Будем облаву устраивать!
– Мне нужно, – невпопад сказал кузнец. – Там. И продолжил путь.
– Тю, рехнулся, что ли? Или опять головой стукнулся? – заморгал пацаненок. И стал усиленно думать, не рассказать ли советнику, что его кралечка приходила к кузнецу, и явно не подковы менять. Потом решил – не надо. Она все одно уже мертвая.
Тем временем кузнец дошел до леса, и лес, чавкнув, расплылся какой-то дырой. Он не боялся, он был уверен – путь лежит туда, и по этому пути пройти возможно. Музыка звала – чертовски знакомая и торжественная музыка. Отчего-то тело стремилось ступать ей в такт, и мужчина не противился желанию. Джерарду, которым он был и опять, по-видимому, должен стать – видней.
Дыра выплюнула его в совершенно иное место. Если волк – здесь, то теперь ясно, почему ни одна облава не увенчалась успехом.
Степь. Тихая, солнечная, от тени под ногами до самого горизонта. Пахучие травы, распаренные теплом, еле-еле шевелятся. Беспамятство сползало с души, подобно пленке на незрелом орехе, неумолимо, хотя и медленно. Там обнажался кусочек, здесь кусочек. Орех должен очиститься полностью, но – когда? Вот травы раздвигаются, пропуская чье-то большое стремительное тело, вот блестят глаза и встает дыбом жесткая черная шерсть…
Помогай, хозяин-кукловод. Помогай, если хочешь жить!
– Рррр, – оскалился волк, а потом необычно, но довольно четко засмеялся.
– Что смешного? – спросил человек.
– Ты смешной. В чужой шкурре. Двуногий. С трряпкой на лице. Зачем пришел?
Еще кусочек ореховой пленки. Чужие, витиеватые слова на языке.
– Я – Иноходец.
– Иноходец? – зверь снова порычал-похохотал, высовывая от жары язык. – Поздновато объявился.
– Я, Иноходец Джерард, пришел убить тебя. Ты должен знать, что перешел границу и сделал этот мир своими охотничьими угодьями зря. Люди для созданий твоего мира не игрушка и не пища. Наказание будет таково, что больше тебе не возрождаться. Нигде. Никогда.
– Я, сын Дара и Мори, не боюсь тебя, Иноходец. Мне наплевать на границы, мои ноги быстрее, чем уродливые отростки тупых сторожей. Я сделал из этого мира то, что мне хотелось. Я нашел здесь подругу, и она принесла мне сильных здоровых щенков.
Зачем мне возрождаться, если я ПРОДОЛЖАЮСЬ? Ответь, Иноходец. Ты не возродишься и не продолжишься. Почему же я должен бояться такое несчастное создание, как ты? Мне есть за что сражаться. Я познал эту жизнь, как познавал свою подругу, и жизнь любила меня, как она. За что будешь драться ты, Иноходец, когда против тебя станет тот, кого ты не сможешь победить? Что будешь вспоминать?
Волк прыгнул.
Джерард принял удар распластавшегося в воздухе тела, споткнулся и упал на одно колено. Зверь зарычал, пытаясь дотянуться до горла, но руки противника удерживали его.
Мелькнула проволока, затягиваясь на мощной мохнатой шее, – и в пару секунд отрезанная голова волка упала на залитую кровью траву.
А тот, кто поднялся с колен, и уходил в не захлопнувшийся, выжидающий проем, не оборачиваясь, делал это слишком поспешно для победителя. Слишком.
О безымянные боги, спящие в темноте полузабытых лесных капищ, о безликие идолы на перекрестках дорог, отчего так страшно просыпаться мне после наколдованного забытья, так жаль впускать в свою душу незнакомца. Это мрачное ликование убийцы – чужое! Это умелое, ловкое, беспощадное тело – чужое! Это облегчение выполненного долга – чужое! Спокойствие и некоторая холодность прошедших недель, обернувшаяся надменным безразличием к чужим страданиям; тихая угрюмая сосредоточенность, превратившаяся в последовательную жестокость – чувства-перевертыши, где же вы были спрятаны?
Так ли уж неправ был наложивший заклятие, скажите мне, о покровители заплутавших?
Он снова вышел к замку Рос-Брандт, потому что не знал, куда еще идти. Чрезмерно нагруженное обнажающимся прошлым сознание пропустило тот факт, что вид его был странен и пугающ. Дворовые люди и челядь застывали, либо с криком отшатывались по пути его следования, узнавая и не узнавая в явившемся человеке безымянного найденыша.
Барон вышел на вопли, да так и врос в последнюю ступеньку лестницы с открытым ртом.
– Что за… – только и смог выдавить. Посреди двора стоял… Кто? Ученик кузнеца?
Грубая холщовая рубаха исполосована на ленты, на плечах глубокие царапины, будто следы когтей. Сапоги до колен в алых брызгах и прилипших зеленых стебельках (зимой?), и растерянно расставленные руки едва не по локоть в крови. Между пальцами левой руки пропущена проволока, на ней – тоже не ржавчина. Приоткрыв рот, мужчина тяжело дышал и молчал.
– Барон, что тут происходит? – вышел, держась за перевязанную тряпкой голову, советник Пралотта, какой-то сильно помятый и нездоровый. – О боги… что с ним? Кто его так? Этот зверь?!
– Зверь мертв, – деревянным голосом отвечало явление. – Я убил его.
Все ахнули.
– То есть, как убил? – обрел дар речи барон. – Один?
Барон был все же человеком практического склада, и ему приходили на ум все новые и новые вопросы. Советник лишь немногим опередил медленно соображающего Рос-Брандта. Подойдя к окровавленному, дышащему, точно загнанная лошадь, мужику с проволокой, Пралотта процедил, сузив опухшие от слез и лекарств глаза:
– А где доказательства?
– Что? – переспросил тот.
– То! Где шкура зверя, где хотя бы лапа или голова, или коготь? Откуда нам знать, кого ты там убил, а?
– Это был волк, – упрямо повторил человек. – Большой волк.
– А может, ты просто большой лжец? А?!
Пралотта нервно, с подскоком, обернулся и похлопал в ладоши, кивком головы подзывая охрану барона:
– Ну-ка, молодцы, связать да в телегу этого «героя»!
– Эй, – запротестовал Рос-Брандт, – он мой человек! Он вообще единственный кузнец на три поселка. В какую телегу? За что?
Теперь советник, изогнувшись подобно кобре, бочком подвинулся к новой жертве.
– А что, по-вашему, я должен отвечать ее величеству Клементине Первой?! Дескать, все в порядке, верьте мне на слово? Предъявлю хотя бы вашего клоуна, авось дадут ему медаль! После дознания. В телегу! Ну?! Кто хочет ослушаться? Мое слово – слово императрицы!
Барон обреченно махнул пухлой ручкой. Охрана не очень охотно начала с четырех сторон подходить к кузнецу. Он не двигался, но четверо вооруженных мужчин не понимали, почему так слабо надеются на успех предприятия.
Джерард плохо воспринимал и истерику Пралотты, и малодушие барона, и колебания людей, не знающих, сочувствовать или поглумиться, и угрожающую поступь солдат. Он ЗНАЛ, как знал про волка – если пожелать, можно уйти, абсолютно без повреждений. Он ЗНАЛ, что справится со всеми четырьмя и еще с десятью, если понадобится, и содрогался от того, как услужливо заиграли мышцы. Тело принимало вызов. Сам он, Джерард, не принимал. Сдерживался: инстинкт подсказывал, что убить всех, до последнего человека, ему будет проще даже, чем черного волка. Ему угрожают, а прямая угроза, ЗНАЛ он, дает право на сопротивление по усмотрению. Стоит только ударить раз – больше не остановить проснувшегося незнакомца, не стреножить остатками беспамятства. Надо покориться, надо. Люди не виноваты, что спасли и вытащили из морозного леса такого монстра.
– Больше никаких смертей, – прошептал Джерард, закрывая глаза и ощущая веревки на теле, веревки, которые и сейчас еще можно порвать.
Давай, молили подрагивающие мышцы. Повеселимся. Мечи ковать не так интересно, как мечи использовать.
– Больше никаких смертей, – повторял связанный, не глядя на грубо обтирающих его водой
