– Не знаю, есть или нет, но это мое личное дело, Игнаша.
– Мне это не нравится, – сказал я.
– Не будем об этом... Я начинаю жалеть, что тебе рассказала. Я думала, ты мудрее. А ты ревнивец...
– Я и не ревную, мне не к чему ревновать...
Но я ревновал. Я уже ревновал. Ведь ревность – это всего лишь потеря уверенности. Я подумал, что врач не так уж груб и прямолинеен. Это, кажется, был опытный соблазнитель. Паузу в их отношениях он сделал очень точно. Он заставлял думать о себе. Не ключ ему был нужен – ему было нужно протянуть между собой и Улиткой тонкую паутинную ниточку, а затем набавлять, набавлять кольца...
Я снова побывал у нее на работе, но даже к собакам не пошел. Две парочки зеленых волнистых попугайчиков, как и два дня назад, пребывали в той же радостной тусовке и, кажется, единственные не ждали от будущего ничего плохого.
– Сегодня решающий разговор, – сказала Улитка. – Я позвонила ему, он придет.
Я пошел ее провожать. По пути мы зашли в магазин и купили еды. Возле своего дома она сказала:
– Все, дальше не надо. А то он может нас увидеть...
– Ну и что?!
– Он знаешь какой ревнивый...
– Ты о чем? – опешил я.
– Людей надо жалеть, – поспешно сказала она. – Так бабушка мне говорила.
– А меня тебе не жалко?
– Я же с тобой.
– Ты уверена, что обойдешься без меня?
Вместо ответа Улитка положила руку мне на плечо, коротко прикоснулась губами к моей щеке и, подхватив сумку с продуктами, исчезла в парадной. Я остался один в стылой ноябрьской тьме, припорошенной грязноватым снегом. На душе у меня было мутно. Я пошел назад к метро тоскливыми вечерними дворами, под пятиэтажными рядами освещенных окон, и вдруг остановился. «Ты ее теряешь», – сказал во мне голос. Чувство потери – это уже было, это было, когда мы только познакомились, паническое ожидание, что с ней что-то случится, но потом это прошло. И вот... Что же делать? Ввалиться сейчас к ним? И только все испортить? Драться? Это уже из ряда вон... Последний раз я дрался из-за девушки в так называемом комсомольско-молодежном лагере. Мы оба будем ей отвратительны, и она обоих нас выгонит. Но почему он, чужак, с ней, а я здесь один в промозглой тьме? Почему с ним надо считаться, а со мной нет? Почему я должен быть великодушным? Великодушие – ловушка для простаков. «Тебя обманывают», – сказал мне голос, и теперь он почти кричал: «Тебя водят за нос, ты глуп, ты наивен, ты смешон! У тебя из-под носа уводят Улитку, а ты играешь в благородство!»
Я пошел, почти побежал обратно к дому. Я зашел с тыльной стороны, куда выходили ее окна, и поднял голову. Сначала мне показалось, что я ошибся, – ее окна были темны. Вернее, темным было кухонное окно, а в комнате мерцал, вздрагивал голубой телевизионный свет. Но это были ее окна. Они должны были быть ярко освещены, они должны были гореть огнем схватки! Странно выяснять отношения перед экраном телевизора... Может, она одна? Может, он снова не пришел? Я хотел было подняться, но какая-то сила удержала меня, толкнула в грудь, и я пошел прочь, спотыкаясь и не понимая, куда я так спешу. Передо мной оказалась телефонная будка. Я заложил две монетки и набрал номер.
Улитка сразу сняла трубку, будто ждала звонка:
– Да? – голос у нее был твердый.
– Это я, – сказал я. – Он у тебя?
– Да, – сказала она.
– Я сейчас приду, – сказал я.
– Нет, не надо, – сказала она. – Мы же договорились.
– Я так не могу, – сказал я.
– Если ты придешь, будет только хуже.
– Хуже уже некуда.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что он с тобой, а я нет.
– Я же тебе все объяснила!
– Я все равно не понимаю. Я сейчас поднимусь, и мы быстренько разберемся.
– Я тебя прошу, ты слышишь, я тебя очень прошу не делать этого!
– Почему я должен тебя слушать? – спросил я ее, а скорее – самого себя.
– Все будет хорошо, – сказала она.
«Все будет хорошо», – думал я, трясясь в порожнем вагоне глубоко под землей, или глубоко в земле, под леденеющим где-то далеко наверху ноябрьским городом.
Утром в телефонной трубке раздался ее радостный голос:
– Похвали меня. Все-таки я молодец! Я вчера одержала такую победу! Не представляешь, как это было трудно! Да... я сама себя поздравляю. В конце концов я сказала ему: «Хорошо, я буду твоей женой. А он, то есть ты, будет моим любовником». Он корчился, корчился, но я его уломала. Он согласился. Слышишь?
Ужас хлынул мне в душу. Со мной говорила сомнамбула.
– Ты понимаешь, что ты говоришь? – сказал я. – Ты отдаешь отчет своим словам?
– Конечно, – сказала она уверенно и бодро, как говорила всегда, когда была глубоко убеждена. – Ты ведь меня знаешь... Для меня жизнь – в общем, игра. Компромисс. О, я еще раз убедилась: компромисс – великое дело.
– Ты же со мной! – крикнул я. – Разве я не предлагал тебе руку?! Давай поженимся – одно твое слово, и мы поженимся!
– Зачем? Я не хочу впутывать тебя в свои дела. Ты светлый, я не хочу пользоваться тобой. Я тебя берегу. Я хорошо подумала: пусть он меня содержит, у него много денег. А любить я буду тебя.
– Это не ты... – крикнул я. – То, что ты говоришь, – страшно!
И тут она заплакала, она зарыдала. Я никогда не слышал, как она плачет. Когда умерла бабушка, она плакала молча, в ночи, сквозь мой сон.
– Что страшно?! А как я живу, не страшно?! Одна, все одна, с пятнадцати лет, все на себе, на своих плечах, как мужик! Я женщина, я хочу быть слабой! Я хочу только рисовать, и больше ничего! И пусть обо мне заботятся, пусть содержат! Я устала так жить! Я устала бороться!
– Я буду заботиться о тебе! – крикнул я. – Я сейчас приеду! Ты где, ты дома?
– Меня не будет дома! – крикнула она. – Я ухожу. Я спрячусь от всех вас! Вы мне все противны! Бесконечные звонки, выяснения, угрозы. Что я вам сделала?!
– Что ты, – испугался я, – разве я угрожаю?
– И ты, и он, и еще там двое! Чтобы вы все встретились и перегрызли друг другу глотки!
– Это ты мне говоришь?! Что с тобой? Я сейчас приеду! Ты дома?
– Меня нет! Я нигде! – и в трубке раздались гудки.
Я тут же набрал ее номер – она не ответила. Я набирал и набирал, но телефон молчал.
К трем часам я поехал к ней на работу. «Она сегодня не работает», – сказали мне. Я снова набрал ее номер, но телефон намертво молчал, и я почувствовал, что ее квартира действительно пуста.
Вечером трубку сняли, и мне ответил вежливый голос мужчины. Я понял, что это он. Я взял себя в руки:
– Позовите, пожалуйста... – да, я просил его позвать к телефону мою Улитку.
– А кто ее спрашивает? – так же вежливо и спокойно осведомился голос.
– Какого черта?! – взорвался я. – Это не ваше дело, – и тут же был наказан гудками.
В ее квартире сидел человек, решивший сыграть на все, что только у него было, до конца.
Я набрал номер. Он ответил.
– Послушайте, это снова я, – сказал я. – Мне нужно поговорить с Улиткой.
– Она просила спросить, кто у телефона, – сказал голос с легким оттенком сожаления.
Скрипнув зубами, я назвался.
– Она просила передать, что не хочет с вами говорить, – вежливо, без злорадства сказал голос.
