— Благодарю за беседу, полковник. Рад был с вами познакомиться.
Семенов усмехнулся:
— Ну, радость, я думаю, не большая. Но что поделаешь…
— Встретимся на ужине у генерала Оаба. Надеюсь, вы будете?
— Нет, к сожалению, на ужине я не буду. Сегодня вечером я уезжаю. Так что встретимся теперь не скоро, генерал…
— В таком случае прошу пожаловать к шести в наш вагон. Нужно уточнить еще кое-какие детали. Очень важные, — добавил, видя, что Семенов колеблется. — И для вас, полковник, и для меня.
— Хорошо, — кивнул Семенов. — Зайду.
Правда, зашел он не к шести, как условились, а в половине седьмого. И пробыл не более десяти минут. До отправления поезда оставалось полчаса, и атаман спешил.
Не успели тремя словами обмолвиться, как явился полковник Куросава — сама вежливость, улыбка во все лицо. Семенов мельком глянул на него, едва кивнув, и отвернулся.
— Ну что ж, генерал, мне пора. Извините, если что не так…
Атаман попрощался и вышел.
Куросава торопливо заговорил: если генералу необходимо, чтобы Семенов находился сейчас в Чите, пусть генерал скажет. Еще не поздно. И генерал Оаба попросит атамана остаться… — Слово «попросит» полковник произнес с подчеркнутой интонацией и чуть приметной усмешкой. — Генерал Оаба попросит — и атаман останется.
Катанаев сухо ответил:
— Благодарю. Но такой необходимости нет.
Теперь было ясно: Забайкалье — вне сферы влияния адмирала. Здесь, в Чите, отношение к верховному правителю было совсем иным, чем в Омске или даже в Иркутске. Хотя положение Колчака в начале девятнадцатого года казалось прочным, особенно в Западной Сибири и на Урале. И особенно после того, как войска адмирала, совершив накануне рождества победоносный рейд, захватили Пермь. Правда, освободить Вятку не удалось, но это, как считал адмирал, неудача временная… Он верил, что Сибирская армия иод командованием генерала Гайды и Западная — под командованием Ханжина к весне очистят Поволжье и выйдут на соединение с войсками Деникина… А дальше? Дальше — на Москву! Час вожделенной победы казался столь близким, а мысль о полном освобождении России от большевизма была столь горячей и неотступной, что порой заслоняла собою все остальное.
Подогревалось это еще и союзниками, войска которых размещались на всем… жизненном пространстве — от Архангельска до Владивостока. Англия, Франция и Америка были не меньше Колчака заинтересованы в искоренении большевизма в России, зараза которого грозила распространиться и за ее пределы… А это ни к чему! Япония, хотя и держалась несколько особняком, но портить общего вида тоже не хотела. Потому и конфликт между верховным правителем и атаманом, двумя «патриотами России», японцы приняли близко к сердцу, как будто речь шла не о судьбе Сибири а о судьбе острова Хоккайдо.
Особенно старался генерал Оаба. При каждой встрече с Катанаевым он твердил:
— Не время сейчас для сведения личных счетов. Не время!
Все сводится к одному: кто первым должен сделать шаг к примирению — Колчак или Семенов?
— Полагаете, что шаг этот должен сделать адмирал? — спросил Катанаев. — Но разве самоуправные действия атамана дают повод к этому шагу?
Оаба не отрицал этих действий и атамана как будто не оправдывал.
— Да, да, генерал, вы правы. Но всякий шаг милостивого внимания со стороны адмирала, — говорил витиевато и длинно, словно в лабиринте запутанных коридоров искал выход, — всякое снисхождение человека, облеченного всероссийской властью, к невольным проступкам и упрямству атамана принудили бы последнего изменить свое поведение…
Катанаев спросил:
— Считаете, что адмирал должен отменить свой приказ?
Оаба улыбнулся:
— Адмиралу виднее.
Омск выглядел благополучно. Как и прежде, верховный правитель устраивал ежедневные приемы иностранных миссий, представителей военно-промышленного, торгово-промышленного, биржевого комитетов, национальных меньшинств и других всевозможных делегаций… По улицам Омска сновали автомобили с английскими, французскими, американскими эмиссарами. Всех волнует судьба России. Все хотят ей помочь…
Даже тибетский Далай-лама счел нужным нанести визит адмиралу: «Можем ли мы быть полезными России?»
Россия многим не дает покоя.
Лишился сна военный министр Англии. Антивоенные настроения в английских войсках беспокоили и вынуждали предпринимать новые шаги. Забраться в глубь России заманчиво, конечно, но и опасно. «Нет, нет, — решает Черчилль, — дальше Мурманска и Архангельска не пойдем!»
Однако позже отменяет это решение. Аппетит приходит во время еды.
«Водная, неустроенная Россия! — вздыхает стареющий американский президент, сидя в роскошном кабинете своего White House.[5] — Как ей помочь?»
Президента осеняет мысль: обратиться к правительствам России с призывом о перемирии… Но сколько там сегодня этих «правительств», никто толком не знает. Не то десять, не то пятнадцать… «Многовато для одной страны», — думает президент… и призывает российские правительства к перемирию, к созыву мирной конференции. Главное, — диктует он свои условия, — главное, всем оставаться на своих местах. Иными словами, на той территории, которую занимают они к моменту этого обращения и на которую распространяется влияние того или иного правительства… В любом случае, рассуждает президент, если удастся инспирировать (а попросту говоря, протащить) эту идею, американцы, верные союзническому долгу, внакладе не останутся и долю свою получат…
Колчак недоволен «зигзагами» американского президента. Как же так? Прошло всего несколько дней, как он, верховный правитель, подписал приказ о назначении Жанена главнокомандующим, а сегодня… сегодня он, адмирал русского флота и единственный законный правитель России, должен сесть за общий стол… с кем? Может, с атаманом Семеновым? Или, хуже того, с большевиками, которые, как стало известно, предложение Вильсона приняли. Еще бы не принять! Впрочем, все это надо еще уточнить… Адмирал горячился и не слишком выбирал выражения:
— Да он что там, Вильсон, белены объелся? Или не нашел ничего другого, как о себе заявить? Глупость. Уловка. И я не пойду на это никогда! — говорил он Вологодскому. — Особенно сейчас, когда на всех главных направлениях мы наступаем, нам это пи к чему.
Вошел адъютант. Доложил, что прибыл и ждет аудиенции представитель американской миссии сэр…
— Скажите сэру, что я занят сейчас и принять его не могу, — резко перебил его адмирал. Потом он молча, упрямо ходил по кабинету, от стола к двери и обратно, постепенно успокаиваясь и обретая равновесие. Успокоился. Вызвал адъютанта. И уже совсем другим тоном спросил:
— Американец все еще здесь? Пусть войдет. Адмирал горячий человек. Но и отходчивый.
Между тем генерал Катанаев доносил из Читы: «Законные требования комиссии открыто игнорируются людьми Семенова. Свидетели по делу (даже из лиц, занимающих высокое служебное положение) настолько запуганы карательными мерами семеновских чинов и самого атамана, что давать какие-либо показания решительно отказываются, ограничиваясь лишь общими словами. Забайкалье объявлено на военном положении. Атаман Семенов пользуется здесь неограниченной властью. Ослушаться атамана — значит, потерять голову. Газеты «Забайкальская новь», «Русский Восток» и «Наш путь» также находятся в руках атамана, печатают только то, что выгодно ему. Имя верховного правителя здесь предано молчаливой анафеме. Ни слова не было сказано в газетах и о прибытии комиссии… В виду столь конфузного положения
