расстрела. Но… арестуешь одного, а там, глядишь на его место несколько новых врагов: сват, брат, кум, сосед и прочие.
Пепеляев слушал, мрачно глядя в одну точку.
— Значит, и прочих следует арестовать! Свата, брата, соседа…
Любимцев покачал головой и горестно усмехнулся:
— Всех, Виктор Николаевич, не арестуешь.
Признание поручика Любимцева не то чтобы открыло глаза министру на «внутренние» дела Сибири (Пепеляев и до этого знал о сложностях сибирского тыла), но как бы напомнило еще раз об этом и подтвердило мысль о явной недостаточности предпринимаемых мер. Однако другими возможностями министерство внутренних дел не располагало А военному ведомству было не до того…
Летом девятнадцатого года приказом верховного правителя генерал Гайда был «уволен в отпуск по болезни». Формулировка звучала более чем странно и даже издевательски. Двадцатисемилетний Рудольф Гайда отличался отменным здоровьем, и на дюжей широкоплечей фигуре его любой мундир казался тесным. Никто и не поверил в его болезнь. Да и сам Гайда отнюдь не намерен был скрывать истинных причин своего увольнения.
— О! — театрально вскидывая руки, восклицал он в кругу близких ему и сочувствующих людей. — Такой близорукости и слепоты не ожидал я от адмирала. Хотя, про правде сказать, январский случай меня поразил. Помните? Если бы не тот, январский, приказ адмирала, сегодня мы не торчали бы здесь, а находились в Москве… Да, да, в Москве! Разве это не ясно? О! — скрипел зубами Гайда, и крупное удлиненное лицо его, с набрякшими скулами багровело, яростной чернотой наливались глаза. — Помните, как он сорвал тогда наступление на Вятку? Снял мою армию и приказал отвести в тыл… Какой момент был упущен! О!.. — стонал Гайда, тот самый Гайда, который недавно еще рьяно поддерживал адмирала и вместе с хитроумным «финансистом» Михайловым был одним из вдохновителей и подстрекателей ноябрьского переворота, а теперь костерил и поносил верховного на чем свет стоит. — Нет, господа, вы помните, как это было? Левое крыло большевистского фронта предельно ослаблено переброской основных сил на другой фронт, самое время ударить но этому флангу, прорвать его и двигаться на Вятку, а потом на Котлас и Вологду, чтобы соединиться с войсками архангельского направления… Самое время! А он вдруг снимает мою армию, приостанавливает наступление… Помните?
Обиженный Гайда преувеличивал, конечно, вину и просчеты верховного в январских событиях — скорее это были не просчеты, а глубоко продуманные и далеко идущие расчеты: Колчак решил использовать этот момент для того, чтобы пополнить, укрепить и всесторонне подготовить к решающим боям свою армию — и потеря времени, как он считал, должна в итоге обернуться выигрышем. К этому все шло. И Гайда помнит, конечно, апрельское наступление и своей армии, отдохнувшей и реорганизованной, и сорокатысячной Западной армии генерала Ханжи на, которая, нанося «тактические» удары, преследовала по пятам и без того обескровленную, измотанную в уфимских боях 5-ю Красную Армию. А с юга двигались войска Деникина… Казалось, ничто не могло их остановить! И вдруг все непонятно и трагически повернулось: тысячи и тысячи солдат колчаковской армии, спешно мобилизованных, стали переходить на сторону большевиков. Так случилось близ реки Салмыш, где корпус, генерала Бакича потерпел чувствительное поражение, так случилось в районе Белебея, а потом на симбирском направлении, когда на сторону Красной Армии перешли вся Ижевская бригада, а еще раньше, в феврале, башкирский корпус; так случилось, когда в начале мая верховный приказал атаману Дутову прикрыть левый фланг Ханжина и с ходу овладеть Оренбургом, однако дутовские казаки не выполнили приказа…
Теперь получивший отставку Гайда искал причины весеннего провала в январских приказах верховного правителя. Но Гайда, как большинство колчаковских генералов, увлеченных стратегическими задачами, видел лишь военную сторону дела и не видел, не понимал стратегию большевиков, социально- политическую, классовую, сыгравшую в этом тяжелом, смертельном противоборстве двух сил решающую роль. Не знал Гайда, как видно, и слов Ленина, сказанных около года назад, когда не было еще ни авксентьевской Директории, ни колчаковской диктатуры, но когда мятеж чехословацкого корпуса, одним из вдохновителей которого являлся Рудольф Гайда, поставил советскую республику в тяжелейшее положение…
«Пусть не торжествуют белогвардейские банды — их успех кратковременен, в их среде уже растет брожение, — говорил Ленин на митинге красноармейцев 2 августа 1918 года. — Красная Армия, пополняемая революционным пролетариатом, поможет нам высоко поднять знамя мировой социальной революции».
Слова Ленина оказались пророческими: брожение в белогвардейской среде к лету девятнадцатого года достигло небывалого размаха — не только в среде солдатской И нижних чинов, но и в среде высокопоставленной, офицерской и генеральской, в самой Ставке.
Теперь Гайда ни перед чем не останавливался. Обида затмила ему глаза. Особенно после того, как столь же молодой и не менее «блистательный» генерал Анатолий Пепеляев, брат министра, при встрече не подал ему руки. Это было уже слишком!
И «герой разгрома 3-й Красной Армии», как именовали Гайду, явившись во Владивосток, тотчас дал интервью корреспонденту английского телеграфного агентства Рейтер, в котором обвинял Колчака и его сторонников во всех смертных грехах; и дал понять, что он, генерал Гайда, готов по первому зову Антанты снова организовать и возглавить мятеж, как это было в мае прошлого года, но теперь уже — против реакционной диктатуры адмирала…
Колчак, узнав об этом, зло усмехнулся:
— Это меня нисколько не удивляет: эсеры и чехословаки имеют давний альянс. Жаль, что я не разглядел сразу этого выскочку Гайду. По лучше поздно, чем никогда!
Удивило и возмутило адмирала другое: американцы, как сообщила контрразведка, вошли в контакт с чехословаками. пообещав последним отпускать ежемесячно по тридцать тысяч долларов на контрразведывательные расходы. Французы тоже пообещали оказывать помощь… Во Владивосток съезжались видные эсеры. Вели переговоры с Гайдой. А жили на американском корабле, дабы не подвергать себя излишнему риску. Сомнений не оставалось: это был заговор, цель которого — очередной переворот, низложение колчаковской диктатуры, как не оправдавшей себя. Генерал Жанен в разговоре с Ноксом не без иронии заметил: «Адмирал хороший человек, но сейчас, чтобы поправить дела, нужен человек еще лучше…»
Колчак, читая донесения контрразведки, в гневе праведном кромсал спинку кресла перочинным ножом, разбил чернильный прибор в форме двуглавого орла — и головы орлиные с глухим костяным стуком покатились по ковру, оставляя на нем чернильные пятна…
— Это предательство! — кричал адмирал. — Союзники позабыли, что мы им платим золотом! А они чем нам платят? — Адмирал то вскакивал и стремительно ходил, почти бегал по кабинету, пересекая его в разных направлениях, будто сбившийся с курса и «рыскающий» корабль, то снова садился, но не мог усидеть, опять вскакивал, хватал со стола что под руку попадало и расшвыривал… Наконец приступ бешенства прошел, адмирал несколько успокоился, сидел бледный, опустошенно-вялый. И вялым голосом продолжал: — Они обвиняют меня в реакционности. Рассуждают о демократии. Но понимают демократию слишком по-своему, по-европейски, забывая о том, что находятся в России… А в чужой монастырь, как известно, со своим уставом не ходят. Пардон! Нас это не устраивает.
Адмирал приказал арестовать Гайду и других «заговорщиков». Пепеляев посоветовал: во избежание осложнений с союзниками — повременить немного.
— Слов нет, союзники ведут себя некорректно, — говорил Пепеляев. — Но ведь надо отдать им и должное — они действительно помогают…
— Помогают? — саркастически усмехался Колчак. — Да, да, помогают! Они помогли топить русский флот. Они помогли разъединить Россию. Они везут через моря целые горы обмундирования, боеприпасов… Знаете, сколько патронов союзники доставили во Владивосток? Полмиллиарда! Да этими патронами можно перестрелять все население России… Помогают! Но чем оборачивается их помощь? Пардон!..
И хотя попытка захвата «всероссийской» власти во Владивостоке окончилась провалом — генерал Розанов, узнав о готовящемся «перевороте», ввел в город свою армию, — тем не менее акции верховного правителя резко упали… Вскоре представители иностранных миссий обратились к нему с требованием
