— Милана, Милана, — кричал, пытаясь обратить на себя внимание, Эван. Из-за стона Оливии мурашки пробежали по спине. Я ждала, ждала, что это закончится. Папа не такой! Но его пустые глаза наслаждались её болью. — Милана! — сорванным голосом, хрипя, кричал Эван. — Милана Грей! — Я перевела на него рассеянный взгляд, не зная, что делать.
Откинув мага, он повернулся в мою сторону. Но не только Эван обратился ко мне, но и светловолосый бездушный заинтересованно перевел на меня все внимание. — Останови…Бэк! — отбил Эван удар. — Убей его! — крикнул он и отлетел из-за попавшего в ноги заклинания.
Бездушный внимательно всматривался в мое лицо, прищурив глаза, и на его лице появилось наигранное радостное удивление. Мужчина, предвкушая, прикусил нижнюю губу и направил на меня волшебную палочку. «Анимал доместико!» — выкрикнул он. Из волшебной палочки выползала гигантская, противная, полупрозрачная, зеленая змея. Всё вокруг затихло и замедлилось, только крик Оливии гремел в голове. Противное пресмыкающееся, то ускоряясь, то замедляясь, ползло ко мне. Тварь была ростом с взрослую анаконду и такой же зловещей. Когда она подползла ко мне и обвила собою мое тело, я почувствовала, что её кожа, как у настоящей змеи, холодная и чешуйчатая.
Она повернула мое лицо своей тяжелой головой на отца и Оливию. Змея зашипела мне на ухо, казалось, её мокрый, противный язык касался моей мочки уха. Я прекрасно различала каждое сказанное ей слово:
— Милана, Милана Грей, — шептала змея. Произнеся мою фамилию, она довольно смаковала. — Ты наверно скучала по папе, — сладко баюкала она на ухо. — Ты же не обидишь своего отца? Зачем тебе эта девчонка? Ты, наверно, так долго хотела его увидеть, так вот он тут, с тобой. Посмотри же на него.
От бессилия я позволила слезам сорваться с глаз. Ведь я и правда мечтала увидеть его, а сейчас он вот, совсем рядом стоит, такой же, как и раньше. Я изучала папу с ног до головы, через столько лет, наконец, увидев его, а змея настойчиво напевала приятные уху слова, что я и забыла о важности и опасности происходящего. Я словно зачарованная наблюдала за показавшимися венами на руках, отросшими волосами, небритой золотистой щетиной, морщинами на лбу, у уголков глаз… «Глаза!» — вспыхнуло у меня в голове. Эта мысль даже заглушила шепот зеленой твари. Увидев пустые глаза, снова почувствовала горькую реальность. Я видела теряющую сознание от боли Оливию, мучающего её бездушного. Бездушного, не отца! Я смахнула скользкую тварь с себя. Упав, она злобно зашипела и превратилась в легкий дым.
Я попыталась встать, чтобы прикрыть подругу собой, чтобы спасти её от своего отца, но жуткая боль в ноге пронзила все чувства насквозь. Схватившись за неё, я причинила себе адскую боль и, испугавшись, отдернула руки от ноги. Она лежала неестественно выгнуто, и по ней пульсировала боль после недавней неудавшийся попытки встать. Передо мной стояла Оливия, понимающая и всегда поддерживающая меня, которая переживала и заботилась обо мне в трудные минуты, и папа, мой кумир, подаривший мне жизнь, радость маме, спасение Джеймсу, отец, с которым мы были столь похожи: не только внешне, но и внутренне. Я надеялась, что я такая же верная, сильная, храбрая, как он. В моей жизни мне приходилось принимать много решений, но это самое сложное, единственное, где от шанса выбирать хотелось отказаться, но было нельзя. Никто не сделает его за меня. Внутри меня боролось всё: сердце, логика, душа, память, ответственность, характер, привязанность, воспитание. Сделать больно отцу или позволить ему убить Оливию?
То, что творилось во мне, нельзя никак описать. Боль, причиняющую мне эти мучения, не каждому понять, я бы её вычеркнула из всех сердец мира, чтобы никто, никто и никогда не оказывался на моем месте. Меня распирал страх, что я опоздала с выбором, и я отдала все свои силы, чтобы спасти Оливию. «Ви интерно», и в папу… в бездушного летит сверкающий шар.
— Джейсон! — прокричала девушка в плаще и побежала к нему. Ветер освободил большие светлые кудри от черного капюшона. Изящные ноги волшебницы подвели её, и она упала.
Папа повернул голову, услышав сорвавшийся на визг крик. Увидев шар, быстро приближающийся к нему, он распахнул глаза в удивлении: не от страха, он не боялся смерти. Глаза расширились только на мгновенье, они сузились от звериной злости, верхняя губа обнажила оскал. «Найф!» — выкрикнул он и швырнул в меня свою волшебную палочку. В полете она сверкнула стальным блеском и устремилась на меня ещё с большей скоростью, скользя и разрезая воздух. Через пару секунд мое заклинание ударило папу в грудь. Зачерпнув губами воздух и ворвавшийся в двери белый дым, он взглянул на меня появившимися зрачками и упал без сознанья на пол.
«Глупая», — обвинила себя я, всеми силами пытаясь встать. От боли голова зазвенела, из глаз побежали искры. Чуть приподнявшись и оперевшись о сломанную ногу, я рухнула обратно, ударившись головой об стену. Заклинание опустошило меня, и у меня даже не хватало сил заплакать. В живот влетела папина волшебная палочка. От удара тело прогнулась, голая поясница коснулась холодной стены. Из сжавшихся от боли легких вырвался воздух. Руки сами метнулись к ране и наткнулись на рукоятку ножа. Обхватив его двумя руками, я выдернула его и закрыла кровоточившую рану руками, зажимая, и захлебываясь в боли.
В голове гремело тяжелое дыхание. Зал вновь помутнел и расплылся. Воздуха было невыносимо мало, и мне совсем его не хватало. Горький ком застрял в горле. В комнату ворвались люди в синих костюмах и масках, они пробирались по густеющему дыму, держа палочки наготове. Голова и веки потяжелели, и я потеряла сознание.
Глава 20
— Я конфет принес, — громко прошептал Оливер за ширмой.
— Я тоже пару нашел. Ливи, хочешь? — спросил Фред.
— С вареньем хочу, — прошептала она. Её голос был невероятно прозрачным.
В глаза била белизна и чистота комнаты. Впервые, очнувшись, я не хотела двигаться, хотелось опять заснуть. Как бы я не мечтала, но больничные ширмы не скрывали меня от мыслей и яркого холодного света. Несмотря на близкие голоса, я впервые очнулась наедине с собой, и, казалось, вместе со мной сразу же пробудились мысли. Я винила себя, но никогда бы не поменяла свое решение. Единственное, от чего бы я отказалось, это от нужды выбирать. Я потратила много времени, чтобы представить, что было бы, если я сделала другой выбор, но почти ничего бы не изменилось. Много путей на гору, а вид с горы всё равно одинаковый. У меня было два пути, но на вершине меня ждала одна и та же боль.
Послышался шорох оберток и скрип койки. Пружины громко заскрипели под чьим-то весом.
— А можно и мне?
— С добрым утром, Коннон, — сказала Оливия.
— Милый носик, — съязвил Оливер.
— Спасибо, тебя тоже неплохо раскрасили.
Раздался очередной шелест и хлопок конфеты об пол. Коннон тихо нагнулся за сладостью, заскрипев кроватью. Громкий шелест и сладкое смакование.
Я сжалась клубочком и, не чувствуя тепла тела, накрылась с головой одеялом, заставляя себя снова провалиться в безликий мир сновидений. Легкость и никакой боли в теле. Мне не было страшно умереть. Я жаждала спрятаться.
У Коннона был сломан нос, и из больницы он сбежал буквально на следующий день. В первый раз, когда я его увидела уже вне больницы, нос у него был ровнее обычного и шикарно смотрелся на бледном лице.
Фред не был сильно поврежден, но все свое время до выписки брата он проводил в больничной палате. После того случая с Оливером он боялся расставаться с ним надолго, даже медсестра не могла его выкурить из больничного крыла. Фред прятался от мадам Ли под койками, за ширмами, залезал в палату через окно, даже один раз попытался пройти сквозь стену, но у него застряла пятка, и вытаскивали его из стены всей школой.
