или все же не вышла из состояния «голого безумия», или слишком сильно приложилась головой об асфальт…
— Так, ладно… — прервал затянувшееся молчание Леха. — Выношу на повестку дня другой вопрос. На всех нас, так или иначе, подействовал этот вирус. Давайте назовем его вирусом, чтобы как-то определиться с терминологией. Предлагаю покопаться в этом. Что мы все чувствовали, находясь под действием вируса? Может быть это поможет… — он замялся, подыскивая слова. — Ну, в общем, поможет нам понять что-то.
В салоне машины вновь повисла тишина, и Марина понимала, почему. Никто не хотел говорить о пережитом в тот момент, когда безумие захватывало их сознание. Она сама вспоминала многочисленные появления FV на своем телефоне, и следовавшие за этим события, и… И не хотела рассказывать о них. Хотя бы потому, что она не хотела говорить о своей беременности.
Почему? Во-первых, потому, что эта новость должна была стать сюрпризом. Шокирующим, неожиданным, и безмерно радостным сюрпризом для Сережи. Он не должен узнавать такие новости вот так, с разбитой губой, весь в пыли и грязи, напряженный и отовсюду ожидающий опасности. Известие о том, что он станет папой, должно было стать для него самым светлым событием жизни. По крайней мере до тех пор, пока его не затмит другое, еще более счастливое — рождение малышки. А во-вторых… Она почему-то боялась говорить об этом. Навязчивые образы
возникали в голове каждый раз, когда она думала о своем будущем ребенке. При мысли о том, что придется не только подумать, но и заговорить об этом, Марине становилось еще страшнее. Вдруг эти образы, поселившиеся в ее голове, станут еще сильнее, если она произнесет вслух слово «ребенок». Слово, которое она раньше смаковала, наслаждаясь его звучанием, а теперь боялась даже близко подпустить его к своему разуму.
Ребенок, дочка, пама, мама, беременность. Все эти слова как-то незаметно стали запретными и вызывающими неприятные ассоциации. Нет, не неприятные. Жуткие и пугающие!
— Ладно, — видя что никто не торопится рассказать о себе первым, вновь заговорил Леха. — Тогда начну я. Я за собой особых приступов агрессивности не заметил, за исключением одного. Там, когда Серега с дороги съехал. Потому и не тороплюсь рассказывать, что рассказывать нечего. Сознания я не терял, раздеваться не собирался, все осознавал, но остановиться не мог. Серега, я тебя прямо скажу, я на тебя действительно зол был. Просто в ярость пришел, а тут еще и что-то накатило, и я вообще озверел. Мысли дурацкие какие-то появились… Помню что подумал, что сейчас ты нас чуть не угробил, а значит завтра можешь кого-то действительно в могилу свести. И что тебя нужно проучить, чтобы больше такого не повторялось!
— Ты уверен, что это были не твои мысли? — спросил Женя. — Пойми меня правильно, я помню, как за секунду до того как вы подрались, у всех загудели мобильники. Просто я в тот момент оставался абсолютно нормальным. Никаких дурацких мыслей, никакой ярости. Ты уверен, что само по себе желание набить Сереге морду у тебя возникнуть не могло?
— Могло, и возникло. Только не такое сильное. Я хотел его избить так, чтобы он неделю на ноги встать не мог! Народ, ну вы же меня знаете! Сам по себе я на такое не способен. Меня как будто подтолкнули, усилили мою злость…
— Верим, — сказала Даша, глядя ему в глаза. — Мы все не первый год тебя знаем. И верим…
Стоявшие поодаль машины постепенно разъезжались. Движение по трассе восстанавливалось, хотя теперь машины и текли непрерывным и невероятно медленным потоком. Такая скорость объяснялась, наверное, в первую очередь боязнью водителей снова потерять сознание, только на этот раз — на полном ходу. А может быть позади, в стороне Медянска, уже создался страшный затор — кто знает, сколько машин побились в той стороне…
Движение в сторону Медянска было непрерывным, из него же бежал лишь жиденький ручеек автомобилей, аккуратно огибающий скопление машин, возле которого стоял и их джип.
Время от времени Свет фар выхватывал из темноты лежащее на спине мертвое тело с торчащим из груди ломом. Более страшного способа самоубийства нельзя было и придумать.
— Ну? — Леха положил Сергею руку на плечо. — Теперь ты?
— Пусть буду я, — со вздохом согласился он. — Начну, пожалуй, с конца. У меня было почти также, как и у Лехи. Когда он понес свою обычную ахинею о первопроходстве, о том, как бы здорово было бы сейчас поехать прямо по степи, там где еще нога человека не ступала, я подумал, что надо бы его проучить. Сначала подумал об этом в шутку — вот бы сейчас свернуть с дороги, и напрямик! Вот бы вы все перепугались. Я не собирался этого делать! Просто подумал об этом как о шутке. Хотел даже сказать вам всем. Мол, вот однажды заражусь я Лехиными идеями, и как понесусь по степи, как на вороном коне! А потом, вдруг, как коротнуло в голове что-то! Злость вскипела… На Леху, на вас всех! Я и крутанул руль… Самому было страшно — думал, что разобьемся сейчас, но была и какая-то решимость! Разобьемся, так разобьемся, главное — Леху проучить. А когда остановились, меня только-только отпускать начало… И ты на меня накинулся! И снова понеслось! Опять злость закипела, и мысль одна и та же крутилась: «Да как он смеет!» Мне показалось, Жень, что если бы ты нас не разнял… Ну, то есть, если бы меня не оттащил, я бы его и убить мог. Я и тебя убить мог! Когда ты вмешался, я и тебя проучить хотел. А потом как-то неожиданно, раз, и… и все! И я стою, все болит, во рту кровь, и думаю: а чего это я разошелся-то? Это ж вы, Леха, Женька. В машине Маришка моя сидит… А я тут руками машу, на вас кидаюсь…
В его голосе было столько горечи, что Марина не могла не потянуться к нему, не обнять, и не поцеловать в лоб.
— Все нормально! — сказала она. — Все уже прошло.
— Пройти-то прошло… но понимаешь. Мариш… Понимаете, я вас убить мог! Правда! Собирался даже…
— И я тебя… — пробормотал Леха. — Даже хотел!
— Ладно, ладно, — перебил его Женя, словно опасаясь что друзья сейчас полезут обниматься друг с другом и просить прощения. — С этим все понятно. Ты говорил что начнешь с конца? Значит, с начала тоже что-то было?
— Погоди-ка, — остановил его Леха. — Ничего не понятно. Мы пока вывели только одну закономерность, что FV предшествует неприятностям. А с Серегой все наоборот. Сначала у него шарики за ролики заехали, и только потом FV появилось.
— Тут все как раз замечательно укладывается в наши теории, — возразил Женя. — Ну, точнее — в мою, с радиосигналом, потому что теория вирусов и всего прочего вообще никак появления FV на телефонах не объясняет. Допустим, сигнал нарастает. Сначала его улавливают те, кто по какой-то причине наиболее к нему восприимчив. В их число попадает Серега. Дальше он достигает того уровня, который могут воспринять мобильники, и только потом накатывает на всех остальных.
— Ладно, допустим. Серега, продолжай. Что с тобой еще было?
— Я вам этого не рассказывал… Сначала не до того было, а потом… Потом все решили что «безумие» ушло, и я подумал что это не важно. Это во вторник было, когда ГЭС горела… Марина тогда была на выезде, на ГЭС, а я сидел в офисе. И вдруг прямо явственно ощутил, что с ней что-то случилось. Я стал звонить ей на мобилу, но мне отвечали только что абонент временно недоступен. Позвонил на работу — оказалось, что она на задании. Испугался еще больше. А потом вдруг зазвонил телефон… То есть, мне показалось, что он зазвонил. В общем, на тот момент я был уверен, что мне звонит Марина. Ее номер определился. Беру трубку, кричу: «Марина, Марина» — ничего, только шумы.
— А FV?
— Что FV?
— Было?
— А, ну да. Незадолго до того, как я беспокоиться начал. Раза два или три… но оно и раньше появлялось — я его и в понедельник видел, но ничего плохого не случалось. Вообще ничего не случалось. В общем, Марина мне не ответила, а потом… Потом я вообще плохо помню, потому что плохо соображал. Никаких приступов ярости, ничего похожего на то, что было сегодня. Была галлюцинация, реальная до невозможности. И страшная!
— Что именно ты видел? — Женя поджался вперед, жадно вслушиваясь в его рассказ.
— Ребенка.
Марина вздрогнула, когда перед ее мысленным взором пронеслись проклятые слова, перетекающие в жуткие символы.
— То есть это был не ребенок… — продолжал Сергей. — Не человеческий, во всяком случае. Красноватая кожа, хотя я толком не понял — он был весь в крови, клыки, когти… И он летал! Завис над противоположным концом моего стола, и тянул ко мне руки. А потом полетел на меня! Вцепился мне в горло… Я попытался отбиться от него, и упал с кресла… Да, и вот еще что странно… После звонка Марины, которого, кстати, не было — я потом проверял список входящих вызовов, так что я не знаю, или это была часть моей галлюцинации, или глюк сотового, вызванный очередным FV. В общем, после этого звонка на меня такая слабость навалилась, как будто весь день мешки таскал. Когда этот ребенок на меня кинулся, я с трудом руки поднял чтобы защититься. Сил не было вообще! У кого-нибудь было что-то подобное? Слабость во всем теле?
Выждав несколько секунд, и получив в ответ только качание головой, Сергей продолжил.
— В общем, когда я поднялся с пола, никакого ребенка уже не было. А потом… Потом я потерял сознание. Отключился! Все это было около 11-ти, а когда я пришел в себя, было уже около двух. Жень, ты помнишь, как звонил мне сказать на счет радиаторов?
— Помню…
— Меня этот звонок и разбудил. Мне казалось, что между моим падением с кресла и звонком сотового прошло несколько секунд, а оказалось — почти три часа. Что я все это время делал — не знаю, но когда я очнулся, я стоял голый у стенки.
Марина ахнула. Не от того, что ее муж, как выяснилось, тоже раздевался, как все погибшие в первый день эпидемии «голого безумия», а от того, что соотнесла его рассказ с происшедшим с ней. Сравнить бы все точно, соотнести бы время с точностью до минуты, но по крайней мере сейчас это не представлялось возможным. Там, на ГЭС, после того как ее сбило с ног струей воды, у нее страшно болел живот. Она просто теряла сознание от боли. А потом был телефонный звонок, в котором слышны были лишь шумы и помехи, но как по волшебству, стоило ей взять трубку, как боль отпустила, и она почувствовала
