такой же средней физической подготовки, из чего Джонатан заключил, что при необходимости смог бы освободиться. Его протащили в отдельную хорошо изолированную комнату, где, как решил Пейн, его будут допрашивать. Или пытать. Или допрашивать и пытать одновременно.
В центре комнаты находился металлический стол, болтами прикрепленный к полу. По обе стороны у стола имелось по металлической петле, предназначенной для того, чтобы ограничить движения заключенных. Охранники посадили Пейна в петлю, применив все возможные меры предосторожности и удостоверившись, что у него нет ни малейшей возможности выскользнуть. Нужно быть крайне внимательными с таким заключенным, как Пейн, сказали им. Он очень опасен. Убедившись, что все в порядке, стражи вышли из комнаты, не произнеся ни единого слова. В полном молчании. Без слов, без приказаний. Пейн слышал только звон кандалов и собственное учащенное дыхание. В помещении стояла отчетливая вонь засохшей блевотины.
Они оставили его так на несколько часов. И Пейн сидел там в полной неподвижности, исходя потом. Кто-то хотел, чтобы он поразмышлял над всеми теми ужасами, которые с ним могут сотворить. В надежде, что он сдастся. Этот кто-то не понимал, что только зря тратит время. С Пейном можно делать все, что заблагорассудится, а он ничего не почувствует. Он ведь получил очень хорошую подготовку. Желающие попасть в «Маньяки» должны были пройти жесткий тест пытками, состоявший из двух частей: в первой пытали вас, во второй пытали вы сами. Пейн блестяще прошел оба испытания.
Поэтому, вместо того чтобы думать о возможной боли, которую ему могут причинить, он пытался сконцентрироваться на других вещах. В основном на событиях нескольких последних лет. На том, что и привело его в нынешнюю ситуацию.
К несчастью, семейные обязательства вынудили Джонатана уйти из армии гораздо раньше, чем он планировал. Умер дед, вырастивший его, и оставил Пейну семейный бизнес — громадную корпорацию «Пейн индастриз». По правде говоря, Пейна бизнес нисколько не привлекал. Это стало одной из главных причин, по которой он и ушел в армию, чтобы достойным образом уклониться от исполнения долга наследника. Ему хотелось сделать собственное имя, а не полагаться на достигнутое предшествующими поколениями. Пейн хотел быть самостоятельным. Все изменилось, когда умер дед. Внезапно Пейн ощутил обязанность вернуться домой и возглавить корпорацию. Она стала его судьбой. Его крестом.
«Пейн индастриз» была образцовым примером «американского успеха». И его долг состоял в том, чтобы сохранить достигнутое.
В молодости дед Пейна собрал все свои сбережения и основал небольшую компанию на берегу реки Огайо. В те годы процветала сталелитейная промышленность, и ее столицей был Питсбург. Воздух, казалось, приобрел черный цвет, а реки подернулись коричневой пленкой, но предприятие выпускало тонны востребованной продукции. Не успел он и оглянуться, как из бедняка превратился в крупного магната. Дед стал самым успешным польским эмигрантом в Америке за всю ее историю.
И вот теперь все — компания, земля, богатство — перешло к внуку, молодому человеку без всякого опыта.
Пейн сразу же почувствовал себя не в своей стихии, поэтому передал обязанности по руководству компанией совету директоров, а все свое время и энергию сосредоточил на благотворительности. На самом деле это была не совсем благотворительность — скорее вложение денег: Пейн дал Дэвиду Джонсу, демобилизовавшемуся практически одновременно с ним, стартовый капитал для открытия собственного дела. Джонс давно мечтал открыть детективное агентство, а у Пейна имелись средства помочь ему осуществить мечту. Поэтому Джонатан подумал и решил: а почему бы и нет? После смерти деда у Пейна оставался только один близкий человек — Джонс…
Как бы то ни было, в течение первого года Джонатан был по-настоящему счастлив. Он собрал большую сумму на Фонд Марио Лемье по борьбе с раком и на другие питсбургские филантропические организации, а тем временем Джонс рыскал по городу, выполняя заказы клиентов. Иногда Пейн помогал другу в раскрытии наиболее сложных дел, хотя большей частью они работали порознь.
К середине второго года Пейну начала надоедать его жизнь. Ему нравилось заниматься филантропией, но хотелось большего, нежели просто участие в организации турниров по гольфу и в проведении официальных приемов. Ему так не хватало напряжения и активности тех дней, которые он провел среди «Маньяков»; притока адреналина, который испытываешь, когда рискуешь жизнью; восторга от участия в каком-либо по-настоящему опасном деле. В мире бизнеса Пейн ни на что подобное рассчитывать не мог, только порезаться бумагой, поэтому он пытался найти компенсацию, все чаще и чаше помогая Джонсу. Они вновь стали напарниками. И продолжали влиять на этот мир, хотя и в значительно меньшей степени, чем раньше. Когда-то они спасали заложников и свергали правительства, а теперь выслеживали неверных мужей и искали потерявшихся домашних животных. Для обоих подобная жизнь стала серьезным разочарованием.
Так что им не оставалось ничего другого, как в свободное время искать любую возможность для искусственного притока адреналина. Все, что угодно, лишь бы ощутить то волнение, которое они когда-то испытывали, чтобы поддерживать себя в форме, чтобы чувствовать себя живыми. Они плавали среди акул в Австралии. Участвовали в автомобильных гонках в Бразилии. Занимались скай-дайвингом в Южной Африке и глубоководным плаванием во Флориде.
И вот наконец они приехали сюда, в Испанию, чтобы поучаствовать в знаменитом беге быков. Именно он и привел их в Памплону.
К несчастью, именно он и стал причиной их нынешнего трагического положения: в тюрьме, в одиночестве и без надежды на чью-либо помощь.
Они приехали в Испанию за адреналином, а угодили в каталажку.
Глава 8
Мария была убеждена, что Бойд что-то от нее скрывает. Типичный мужчина, подумала она. Важных вещей женщинам они не доверяют.
— Ну же, — умоляющим голосом произнесла она, — что там написано?
Бойд рассмеялся, отходя от каменной плиты.
— Вы хотите сказать, что не понимаете? Неужели? А я готов поклясться, что знание латыни было одним из важнейших академических требований на вашем факультете.
— Верно, но там не совсем латынь.
— Тут вы правы. Надпись здесь сделана на более древнем варианте латинского языка, который уже две тысячи лет назад не был особенно в ходу.
— Понятно! Поэтому я и… Минутку! Значит, этот этаж был построен древними римлянами?
Бойд кивнул:
— По-видимому, да. Хотя сомневаюсь, что они стали бы использовать устаревший язык на памятной плите, по крайней мере не на гробнице такого значения. — Он указал на большую арку, нависавшую над узким коридором. — Потерпите еще мгновение, и мы все узнаем.
Изготовленные из сероватого кирпича, основные части арки отличались изысканной резьбой. На каждой из них размещалось изображение эпизода распятия Христа. На двух самых нижних блоках, так называемых пятовых камнях, был запечатлен момент пригвождения Иисуса к кресту и поднятие креста группой римских солдат. На следующих — клинчатых камнях — Христос изображался уже висящим на кресте, жизненные силы постепенно оставляли его. На двух камнях, ближайших к замковому, находившихся у самой вершины арки, были представлены события, непосредственно предшествовавшие смерти Христа. На одном — сцена, когда Иисусу дают испить уксуса с иссопа, а у него под ногами распускаются цветы — вероятно, как символ воскресения. На втором — момент, когда голова уже умершего Христа опускается на грудь.
Странно, но сам замковый камень, наиболее важный в арочной кладке, принципиально отличался от остальных. Вместо ожидаемого изображения воскресения Христа и его вознесения и «сидения одесную Отца» центральный камень арки представлял собой реалистический бюст человека. Смеющегося человека. То, что он действительно смеется, становилось ясно при взгляде на разные части его лица: изгиб губ,
