Вышел из пещеры, посмотрел кругом, наверху палатка стоит. Обрадовался. Значит, наши сделали вершину и спускаются. Теперь не пропадем. Палатка недалеко. Крикнул. Высунулся Кузьмин.
— Вы живы?
— Да! Давайте сразу вниз! — кричу. А Кирилл мне:
— Габлиани и Кухианидзе не видели? Тут я почуял неладное.
— Ведь вы же вместе были?!
— Разошлись мы,— говорит,— потерялись.
Пока разговаривали, наверху показалась двойка. Отлегло от сердца. Кирилл и Джумбер, не дожидаясь подхода связки, начинают спускать Мишу. Я его одел, собрал необходимые вещи. Посадили мы Мишу на снег и повезли вниз. Как раз хороший склон попался на этом участке. На скалах Миша сам пошел. Где опасно, где требуется техника, он сразу лучше себя ведет. Я даже старался выбирать путь, где скалы потрудней, на них он приходил в себя.
Кирилл и Джумбер тоже плохи, еле двигаются. Спуститесь на 7000, до седловины — двойки нет. Стало холодно, мороз градусов сорок. Опять вырыл пещеру, посадил туда Мишу. Хотел было наверх подняться, ребят встретить. Время семь часов вечера. Смотрю: идут. У Илико все лицо черное, обмороженное. Один шакельтон соскочил, он даже не почувствовал. Говорит плохо.
Сразу поставил палатку, развел примус, стало в ней теплее. Перенес туда Илико, осмотрел его. Ноги черные до колен, руки — выше кистей. И все лицо. Стал делать ему массаж, хотя всем ясно — Илико до утра не доживет. Спрашиваю его: «Как вышло, что вы разошлись?» А он языка не может повернуть, еле прохрипел: «Внизу все скажу». Я его растираю, а он еще шепчет, рот пересох, еле слышно: «Мне тебя, Чхумлиан, жалко. Мне тебя очень жалко: не дошел ты до Центральной вершины». Шоколад выплюнул, а напиться никак не мог, все воды просил. (Организм на высоте так обезвоживается, что жажда становится неутолимой. Был случай, когда альпинист выпил сразу семнадцать кружек чая и отметил при этом, что почки его выделили совсем немного жидкости и всего один раз.)
У Теймураза почернели пальцы на ногах и на руках, но он был лучше. Хоть и понимал, что остался без пальцев, но верил, что выживет, Разговаривал хорошо. Я обрабатываю его и заодно расспрашиваю. Оказывается, рюкзаки они оставили все четверо, не доходя до вершины. Вышли, нашли записку Абалакова. Кирилл и Джумбер пошли искать записку Ерохина, а Илико и Теймураз стали потихоньку спускаться. Погода плохая, видимости никакой. Кирилл и Джумбер падали, но веревка врезалась на гребне в снег, и они задержались. Кирилл повредил плечо. На спуске Кузьмин и Медзмариашвили нашли свои рюкзаки, а Габлиани и Кухианидзе прошли мимо, заблудились в пурге и тумане. Первые ночевали в палатке с продуктами, с примусом, а вторая связка осталась без всего.
Накормил я всех, напоил, взял примус и пошел к Мише в пещеру. Сделал кисель. Две ложки насильно влил ему в рот, а остальное идет обратно. Тут я думаю, плохо дело, один я целый остался, нужно свои силы поддержать, иначе всем конец. Поджарил ломоть сала, поел хорошо. Слышу, Илико стонет: «Воды! Воды!» Топлю снег, опять его пою. Стало светать, никто не хочет шевелиться. Тут я их силой поднимаю и гоню вниз. Одел Мишу, вынес из пещеры. Наступило самое трудное: предстоял подъем на Западную вершину. Миша и Илико на ногах стоять не могут. Нести их на себе невозможно, все-таки 7000. Все должны идти сами. С большим трудом поднял Мишу на десять метров очень крутого склона. Стоим, задыхаемся. Подходит Джумбер. Полные глаза слез. Тихо, чтоб Миша не слышал, говорит: «Илико умер». Одели его, он высунулся из палатки, посмотрел на солнце и упал. Все.
— Что делать будем? — спрашивает Джумбер.— Мы сами не в состоянии двигаться.
— Надо спасать живых,— отвечаю.— Ясно, Илико нам не дотащить. Заложите его камнями на скальной полке.— И все тихо так говорим, не дай бог услышит Миша.
Они так и сделали. Лежит Илико Габлиани на высоте 7000 метров на маленькой скальной площадке под тяжелыми камнями. А на моем сердце лежит такой же тяжелый камень и будет лежать до тех пор, пока не принесу его сюда и не похороню в родной земле.
Догоняют нас теперь уже трое. Миша лежит, встать не может. «Не мучай меня,— говорит,— дай спокойно умереть». Поднять я его не могу, и никто не может. Трое ушли вперед. Тогда я ему: «Если сейчас не встанешь, я отвязываюсь и прыгаю в пропасть». Поверил, встал. Но шага два-три сделает и падает. Я тащу его за веревку, помогаю. Сколько мы поднимались на Западную вершину, я не знаю. Мне тогда казалось — много лет. Но вышли. Вниз пошло легче. Оставили ребятам веревку, сами спускаемся так. Миша, я уже говорил, на скалах лучшие идет. Они нас пропустили вперед.
Внизу уже видна палатка. Нас заметили. Увидели пятерых, все поняли. На ночь мы собрались все вместе. Дали красную ракету. Ночь прошла в кошмарах. Все стонали, бредили. Лучше всех держался Кухианидзе, подбадривал других, говорил о тбилисской воде, о лимонаде, о нарзане. А дела у него были хуже других, пожалуй, хуже всех.
Утром я предложил взять Теймураза в свою связку, спускать его вместе с Мишей, но Джумбер сказал: спускай 6paта, с тебя хватит, мы Теймураза доведем. Мы с Мишей пошли раньше. На трудных местах он менялся, даже пытался меня страховать. Вторая связка прошла от нас правее, им там показалось легче.
Спустил я Мишу до 6000, оглядываюсь, их нет. На 5300 вижу поднимающихся спасателей. Привязал я Мишу, за ноги привязал, через плечо перебросил веревку к волоку вниз. Склон уже хороший, почти бегом тащу. Навстречу спасатели. Плачут. Я отдал Мишу врачу и говорю ребятам: «Дела плохие. Покормите меня, и пойдем навстречу». Только сели есть, показался один человек. За помощью, думаю, Кирилл идет или Джумбер. Пока ели, подходит Кузьмин. Отзывает меня в сторону и говорит: «Ребята погибли».
На скалах они навесили веревку. Первым спустился Джумбер, потом Кирилл, а когда пошел Теймураз, камень, за который была привязана веревка, вылетел. Теймураз ушел в пропасть на ледник Звездочка, Кирилл и Джумбер решили посмотреть, может, где веревкой за скалы зацепился. Стали пересекать склон. Джумбер шел впереди. Встал на лед, поскользнулся, пытался задержаться, но не смог. Тоже улетел на Звездочку.
Миша долго молчит. Молчу и я.
— Принесу Илико, брошу альпинизм,— говорит он. Я знаю, этого никогда не будет, не бросит он альпинизма. Такого не бывает. Подобных людей горы могут лишиться только в двух случаях: травма с тяжелыми увечьями или смерть. Но я молчу. Жду.
— На следующее утро,— продолжает он,— я решил искать их. А там нехорошо, в то место, куда они упали, все время скатываются лавины. Никто не осмелился меня остановить, но никто также и не выразил желания пойти со мной. Один только Гугава Джокия, что был со мной на Ушбе, подошел: «Чхумлиан, я с тобой». Спустились мы с ним на ледник Звездочка. Стало опасно. Но Гугава и здесь не захотел остаться. Поднялись по склону, прямо под кулуар, прямо под лавину. Но природа на этот раз нас помиловала. Нашли рюкзак, одного нашли, потом другого. Их, конечно, не различить. Быстро, пока не пошло сверху, вытащили их на плато, закопали в снег. В это время подошел Отар Хозарадзе, не смог остаться на биваке.
В базовом лагере я собрал всех сванов. Говорю: 'Пройдут у меня глаза (обжег я глаза, почти ослеп), пойдём за трупами'. Никто не отказался, даже трое еще к нам присоединились, два тбилисца и один из Кутаиси. И сделали мы это не за пять дней, как планировали, а всего за один день. Транспортировка шла через ледопад, гребень с большим подъемом вверх. Вот и все. Что тебе еще?
— Больше ничего. Хватит.
— Неужели будешь писать об этом? — взглянул он на меня большими влажными глазами.
— Буду.
— Прямо вот как было?
— Иначе и не стоит.
— Ну, смотри...
Рассказ его я воспроизвел здесь в точности, почти дословно. Записывал я его в своем блокноте- календаре, и занял он у меня там 30 страничек. Очень короткий рассказ. Экспедиция длилась около трех месяцев. Событии ее хватило бы иному человеку на две жизни.
Остается добавить, что в 1966 году Михаил Хергиани снова поднимался на пик Победы, теперь уже через Восточную вершину. Он хотел пройти пик Победы траверсом, найти на спуске и привезти в Сванетию тело Илико Габлиани. Судьба распорядилась иначе. Авария в другой группе потребовала его помощи. Спасательные работа заняли много времени, момент был упущен. Потом выпал большой снег, и подъем на
