одной рукой Гошу, а другой — папу, и это было так здорово — вот они, все вместе, едут кататься на лыжах, — так здорово, что Гоша то и дело забывал про книжку, утыкался затылком в мамину подмышку, вдыхал мамин запах и, кажется, от удовольствия даже жмурился немного.
Потом они долго шли на лыжах. Папа с рюкзаком впереди разведывал дорогу, то и дело убегал вперед и снова возвращался, а Гоша шел, стараясь держать ровный темп, как его учили, а мама подбадривала, говорила: «Молодец! У тебя очень здорово получается!» А потом они устроили привал, развели костер, растопили в котелке снег и сварили густой суп из пакетика. Вот на этой прекрасной зимней поляне, окруженной елками, не похожими ни на что, кроме елок, папа сказал Гоше, что они давно хотели с ним поговорить, что он теперь уже совсем взрослый и поэтому ему нужно знать, что не все книжки хорошие, часть из них плохо написана и к тому же в них написана неправда. Почему-то Гоша сразу догадался, что речь идет о книжке, которую он читал в электричке, — но ничего не сказал, потому что папа рассказывал о том, что вовсе не все до Проведения Границ было так уж плохо. На самом деле во многом жизнь живых была лучше: они могли видеть своих мертвых, учиться у них, торговать с ними. Неправда, сказал тогда папа, будто все, что делали живые, отходило мертвым, — ведь до сих пор мы многое получаем от мертвых, а до Проведения Границ получали еще больше.
— Как вам объясняют в школе, что мертвые вещи настолько лучше наших? — спросил папа.
— Это потому, — ответил Гоша, — что мертвые еще с дограничных времен накопили много ценностей. И во время войны еще много от нас вывезли.
— Чушь, — сказал папа, а мама засмеялась, — полная чушь. Если бы так — то зачем было бы столько институтов, которые заняты только тем, что отправляют в Заграничье ученых шаманов, чтобы те привозили оттуда разные мертвые секреты и технологии? Откуда у нас появились телевизоры, и магнитофоны, и даже компутеры? Их же все придумали мертвые, а мы только скопировали.
Дело в том, объяснил папа, что в старые времена мертвые накопили не материальные ценности, а знания. Знания всех живых в самом деле в конце концов достаются мертвым. Более того, у мертвых есть свое, особое, Знание — и до Проведения Границ живые могли им свободно пользоваться. Сейчас, конечно, тоже есть специальные люди, которые это Знание добывают, — но раньше-то это могли делать все кто угодно!
— Мне бабушка рассказывала, — сказала мама, — люди собирались, садились в круг, брались за руки, а на стол ставили такой специальный самописец, задавали мертвым вопросы, и мертвые писали ответы.
— Про что? — спросил Гоша. — Про будущее?
— Про будущее тоже, — ответила мама, — но чаще про разную ерунду. Что надеть к празднику, будет ли дождь, что сейчас с каким-нибудь дальним родственником, от которого нет писем.
— Клево, — сказал Гоша, но при этом немного напугался. Выходило, в школе говорят одно, а мама с папой — другое. Оказывается, великие изобретатели, портреты которых висят в школьном кабинете технологии, — они сами ничего не изобретали, а только копировали или тайком привозили из Заграничья то, что сделали до них мертвые. Конечно, путешествовать в Заграничье — опасно и страшно, но все равно получалось, что в школе говорят неправду. Во всяком случае — папа намекал именно на это.
Гоше было неприятно и немного страшно, он привык — во всех фильмах и книжках взрослые, которые говорят не то, что в школе, в конце концов оказываются злодеями и шпионами мертвых.
Мама и папа не могли, конечно, быть шпионами — и всю дорогу до станции Гоша думал об этом. Когда они сели в поезд, он прижался к маме, прошептал на ухо: «Но ведь Май все равно был не зря?» — мама ответила: «Конечно», и Гоша сразу успокоился.
С тех пор прошло три года. Выяснилось, многие ребята знают, что на самом деле многие изобретения сделаны мертвыми, а вовсе не живыми, как рассказывают в школе. Поэтому с мертвыми и приходится дружить, хотя вообще-то они — наши враги. Вот Маринин папа с ними торгует, а Рыба на одном из уроков рассказывала о подвиге ученого шамана, который вернулся из Заграничья слепым, но добыл рецепт лекарства от нового гриппа. У Рыбы получалось, что лекарство от гриппа было у мертвых, потому что мертвые сами грипп и придумали, но Лева после урока сказал, что это — глупости, новый грипп получается сам по себе, потому что вирусы мутируют, он об этом в учебнике за десятый класс читал.
«Интересно, — думает Гоша, — есть ли у Майка это специальное мертвое знание? Вот было бы клево, если бы не требовалось самим ходить в Заграничье, а можно было бы вытаскивать мертвых сюда, узнавать у них, что надо, и отпускать назад! Когда мама вернется, — думает Гоша, — обязательно спрошу ее об этом».
Он все-таки немножко волнуется: до Нового года всего три дня, успеет мама или нет?
2
— Как это называется? — еще раз спрашивает Марина. На ладони у нее лежит белая плоская коробочка, чуть меньше магнитофонной кассеты. На матовой поверхности — несколько круглых кнопок и плоский квадратный экран, по которому ползут буквы мертвого языка.
— Это
Вчетвером они сидят в заброшенном доме, через забитые окна пробивается холодный зимний свет, посреди комнаты зияет дыра, сорванная с петель дверь валяется неподалеку от входа — все так же, как две недели назад, когда Майк впервые попал в мир живых. Только тогда им было страшно — а сейчас они приходят сюда как к себе домой.
— У нас только плееры, — отвечает Марина и вынимает из кармана куртки плеер фабрики «Электронная жизнь».
Майк вертит его в руках, открывает крышку, рассматривает штекер наушников.
— Это для кассет, да? — спрашивает он. — Говорят, в дальних областях такие есть. В нашем городе только в музее, наверное, можно найти. Но здесь, наверное, это такой крутой
Они говорят на всеобщем языке, но Майк то и дело вставляет в речь неизвестные мертвые слова. Но и без этого его речь иногда кажется Марине неудачным переводом с мертвого языка — все эти бесконечные «прикинь?», «отжигать», «дайте две» или вот «гаджет».
Ника надевает наушники ай-по и нажимает кнопку.
— Что это за группа? — громко спрашивает она.
Марина забирает у подруги ай-по и нажимает «паузу».
— Подожди, — говорит она Майку, — я сама переведу. Это вот тут написано, верно? — Майк кивает. — Ну, значит, группа называется «Живые могут танцевать». Правильно?
— Ага, — говорит Майк, — только это еще и каламбур. Потому что по-нашему это звучит почти так же, как «в ожидании конца времен».
— Здоровско, — говорит Лева.
Свою шапку он отдал Майку, и теперь его рыжие волосы ярким пятном выделяются в полумраке. Марина прячет замерзающие ладони в карманы куртки и смотрит на зябнущего Майка. В разноцветном мертвом свитере, Марининых варежках, Никином шарфе и Левиной шапке он напоминал бы пленных мертвых из старых фильмов о войне — если б не широкая улыбка.
Раньше Марина считала, что мертвые должны быть мрачными и печальными. Так их описывали во всех книгах и изображали во всех фильмах — и не только в тех, что снимали здесь, но и в мертвых фильмах, которые два-три раза в год показывали в кино: безработные, несчастные, живущие в вечном сумраке. Первый раз, когда Майк появился в этой комнате, он был точно такой же: напуганный, потный, дрожащий. Когда Лева выдернул его из круга, он отскочил в угол и несколько мгновений затравленно озирался по сторонам.
— Где я? — спросил он.
— В мире живых, — ответил Лева на мертвом языке.
— Закройте окно, — попросил мертвый, и Марина сначала удивилась — все окна в комнате и так были заколочены, — но потом Лева сообразил: Майк говорит про дыру в Границе, которую они проделали.
