Сергей не пошел хоронить Полину.
Просто не смог себя заставить.
В какой-то момент подумал, что не вернется из церкви, просто останется там с ней.
Следующие семь дней превратились для Сергея в вязкое ничто; он не жил, даже не существовал, плохо понимал, что происходит вокруг, с трудом узнавал людей. Будь у него возможность — он бы запил; а так, получив в руки принесенную зашедшим выразить соболезнование Петром Савельевичем бутылку старого коньяка из личных запасов, немедленно, не говоря ни слова, откупорил, приник к горлышку, вылакал в несколько больших глотков, в первый момент не почувствовав ничего, кроме головокружения, жара и легкой рези в желудке, а несколько минут спустя вырубился.
Зашедший к нему по возвращении с похорон отец Серафим бубнил что-то о душе, о памяти, о вечном упокоении. Слова говорил правильные, но Сергея они не достигали. Коломин сидел на постели неподвижно, обросший, поседевший за ту ночь, когда она умирала, и глядел в одну точку. С момента смерти Полины никто, в том числе — сын, не услышал от него ни слова. Когда его утомил поток непонятных слов, произносимых добрым и правильным отцом Серафимом, он поднял голову… и под тяжелым мертвым взглядом молодой священник смешался, умолк, торопливо попрощался и ушел.
Сергею было не просто плохо. Он погибал. Он торопился за женой.
Денис тоже переживал, но по-своему. И мальчик удивительным образом сумел с самого начала взять себя в руки. Он сам себе стирал и, как умел, готовил завтраки; без малейшей помощи со стороны отца, прилежно и внимательно делал уроки. Денис всеми силами старался отвлечь себя от страшного ощущения потери самого близкого человека.
С отцом он ничего не мог поделать, хотя и прикладывал много усилий. Все было напрасно: Сергей оставался непробиваем.
В медленном угасании шли дни. Сергей пропустил три каравана, в торгах с которыми обязан был участвовать; о прочих работах не приходится говорить. Он сорвал перепись: без него процесс остановился. Все вместе это было уже очень серьезно.
Валентин Валентинович, явившийся вечером шестого дня, говорил с возмущением и напором, взывая к разуму коллеги. Мы понимаем, у вас горе, Сергей Дмитриевич, Совет как бы соболезнует, но нельзя же так опускаться! От вас зависит множество людей! Совет рассчитывает… рассчитывал на вас, дав серьезное, большое, ответственное задание, выполнение которого может повлиять на жизнь всей колонии! Вы же сами и обратились с инициативой, мы поверили, включили в планы… А вы бездарно провалили задание! Вы никогда прежде не давали повода думать о вас, как о слабом человеке. В вас всегда чувствовался стержень! Куда все подевалось? Вы разочаровали нас, Сергей Дмитриевич, нет слов, чтобы выразить, как вы нас разочаровали.
Валентин Валентинович говорил еще некоторое время. За его спиной удерживал скорбную мину хитрец Аркадий Борисович. Денис сопел в углу и делал вид, что читает. Ответом гостям было молчание. Трудно сказать, слышал ли и понимал ли их Сергей вообще. Ругаясь сквозь зубы, Валентин Валентинович ушел. Аркадий Борисович кивнул печально, но в коридоре тут же послышался его смех.
На девятый день произошло сразу три события, которые силком вернули Сергея в жизнь. Утром он еще неуклюже ворочался в постели, не желая подниматься, когда явился первый гость.
Сначала послышался его голос.
— Н-да… А меня уверяли, тут в живых никого не осталось… Но я решил самолично удостовериться.
В бокс ввалился бритоголовый здоровяк.
В чьем-то старом вытертом свитере, налезшем с трудом и едва прикрывавшем пупок, джинсах (похоже, женских), нормально сидевших на бедрах, но с трудом достававших до щиколоток и больших поломанных пластиковых шлепанцах на босу ногу — Макс производил удивительное впечатление. Он вошел и словно бы раздвинул плечами стены каморки.
Сергей приподнялся и сел на постели. Поскольку был выходной, Денис находился дома; он перестал играть в своих деревянных солдатиков, подаренных одним местным умельцем, и уставился на гостя.
— Ну что ж, — сказал Макс, оглядываясь. — Серьезные люди в серьезном мире… Здорово, шкет, — прогудел он Денису. — Выходи, знакомиться будем.
Тот, порозовевший от внимания странного гостя, вышел из своего угла и уселся на краешек постели.
— Как звать?
— Денис…
— Нет, так не годится… Что за девчачье имя — Денис?! Дэн — вот как надо! Я — Макс, ты — Дэн! И все, пошла на полную! Дай пять, Дэн!
И протянул мальчику большую лапищу. Тот застенчиво вложил в нее свою ладошку. Макс легонько пожал ее и вдруг сощурился:
— Я тебя откуда-то знаю?
Денис покраснел, опустил голову и помотал ею решительно.
— Ну и ладно, — Макс выпустил ручонку мальчишки. — Займись пока своими делами, а я с папой поговорю.
Денис ушел в свой угол, а Макс сел на его место на краю постели. Сергей не смотрел на него.
— От тебя пахнет, приятель, — сказал Макс. — Не обижайся, это я так, надо же с чего-то разговор начинать… Всем жаль твою Полину. Ее любили. И для меня она много сделала. Я не слепой, видел — гибнет человек. Но каждому свой срок отмерен, верно? А она, между прочим, сына на тебя оставила. Ты не должен ее подвести. Спорю на что хочешь: она сейчас смотрит на тебя сверху и расстраивается, места себе не находит, гадая, как тебя растормошить…
Сергей вздрогнул. Словно не заметив этого, Макс продолжал.
— Я не уговаривать тебя пришел. На кой ты мне сдался? Да и не умею я этого. У вас уговорщиков полно — поп, руководители… Хотя они, кажется, руками водить горазды, и больше ничего… Мне ведь Полина о тебе рассказывала хорошее, а ты такую слабину дал. Добро это? Не добро. И в колонии многие только Савельичу вашему — но он старый — да тебе верят, я слышал. Я скоро двину отсюда в сторону Москвы. А тебе тут жить. Давай-ка поднимайся, парень, — он помолчал. От него исходила волна силы и уверенности. — Никогда столько слов за один раз не говорил… Пока, увидимся.
Макс решительно поднялся и вышел.
Денис, прикрыв глаза и сосредоточившись, увидел, что слова, сказанные гостем, как будто образовали большой, прозрачный, но твердый кокон, оболочку, которая стала медленно оплетать отца со всех сторон; и вот уже Сергей, безразлично сидящий на кровати, полностью в него затянут. А внутри кокона тем временем началась кропотливая работа: тысячи микроскопических молоточков начали стучать в сознание Сергея, в его душу и сердце, разрушая ледяной панцирь тоски и безразличия, возникший в ночь смерти Полины тонким ломким слоем и росший день ото дня.
Им придется поработать, подумал мальчик о молоточках. Папа просто так не сдастся.
И сейчас же в голове его возник образ серьезной девочки с веснушками и носом кнопкой. Она не приходила давно, с той ночи, когда в колонии объявился Макс. После смерти мамы Денис очень надеялся, что она появится — в те дни ему так нужна была поддержка! Но она привиделась ему наяву только сейчас.
Помоги им, сказала девочка. Кого она имела в виду? Молоточки? Твоему папе больше нельзя так, продолжала она. Денис и сам это понимал, но что он мог поделать? Ледяной панцирь бы слишком крепок.
Скажи ему, продолжала девочка. Просто скажи. Слова придут. Но не откладывай…
Денис открыл глаза.
В этот день в состоянии отца начались перемены: он съел полноценный обед, принесенный сыном из столовой. Лицо Сергея порозовело, глаза заблестели. Денис видел, что его папка возвращается в жизнь.
Сергей по-прежнему молчал, но теперь его молчание было иным, нежели раньше. Он расхаживал по комнате, несколько раз выходил в коридор, а потом вдруг из стопки книг, сложенных в углу, выбрал
