Все величие этого поступка - в его «вечной простоте».
К. Анкудинов:
- Следует заметить, что у Кузнецова тематика, связанная с Россией, несет в себе не только победно-торжественную интонацию, как в этом стихотворении, но чаще всего принимает трагический оттенок. Само существование России - бунт по отношению к установившемуся миропорядку, это «светлейшая страна иной красы и стати», где «свеча закона... бледна пред солнцем благодати».
Не случайно у автора возникает желание вывести Россию из существующего бытия, создать ей другое (фантастическое) бытие. Это связано с острым ощущением непричастности России этому бытию, даже враждебности ему. Трагико-романтический бунт рассматривается Кузнецовым в триединстве: это бунт мифо-реальности против не-мифо-реальности, бунт вихревой России против бытия (не-России), наконец, бунт отдельно взятого человека против окружающего его мира.
В. Бараков:
- Согласен с этой мыслью полностью, только дополню ее. Смысл первого авторского произведения русской литературы, - «Слова о Законе и Благодати» митрополита Илариона (проповеди, прочитанной в Софии Киевской 26 марта 1049 года), - равенство всех народов перед Богом. Не перед Законом (Закон ветхозаветный был «кардинально изменен» Иисусом Христом), а перед Богом, перед Его заповедями. Беда в том, что народы по-разному восприняли Благодать (Закон новозаветный), а многие оказались разделенными, расколотыми в вере, в том числе и русский народ. Но в России даже в условиях коммунистического язычества искание Правды, стремление устраивать все на взаимном доверии, а не на законе - сохранилось (См. труды Н.Бердяева). Здесь - истоки и нашего правового нигилизма, и бессилие законов, спускаемых сверху властями, и враждебность народа к западному формальному, высушенному стилю жизни.
В быту мы всегда будем жить не по закону, а по сердцу, по душе, по «благодати», - так уж устроены. Суда, например, русский человек боится панически, даже если и прав. Он скорее решит дело миром, полюбовно, даже с ущербом для себя, нежели пойдет решать свои проблемы «по закону», в суд. И этот «менталитет» сохранится при любом строе, при любом правлении!.. Это в быту. А вот в духовной сфере нам еще долго освобождаться от родимых пятен советского времени, от новоязыческих по сути привычек. Долго еще народу придется «тесниться в Законе», прежде чем он будет свободно «ходить в Благодати»... То, что топтали в течение века, не просто и не сразу вернется в его душу. Но, между прочим, славянское язычество полностью из нашего сознания не уйдет никогда, оно существует в нем на «генетическом» уровне. Так, стихотворение Кузнецова «Атомная сказка» имеет, например, и такую трактовку: «Атомная сказка» иносказательно повествует о разрушительности социального эксперимента, совершенного над Россией...». Но ведь еще в славянской мифологии существовал запрет убивать лягушку, иначе «умрет мать, либо сам убивший, либо родители или родственники' (!)
К. Анкудинов:
- Все это очень интересно и довольно убедительно, но в то время, когда была написана «Атомная сказка», и позже, в семидесятые годы, Кузнецова волновали прежде всего общефилософские проблемы, его творческий мир отличался значительным герметизмом, «злоба дня» не получала отражения в его стихах. Хотя Кузнецова нельзя было назвать и официальным советским поэтом (формально входившим в систему советской поэзии). Творчество Кузнецова не было связано с официальной идеологией вообще (а по некоторым вопросам крайне с ней расходилось).
В. Бараков:
- Пусть отвечает сам поэт: «В последние три года во внешности моего стиха, моей поэтической символике проступили резкие социальные углы: Кремлевская стена, Ленин, Сталин... Раньше социальность скрывалась в глубине символа, как подводный риф...».
К. Анкудинов:
- Самое время сказать о кризисе в творчестве Юрия Кузнецова... Со второй половины восьмидесятых годов его слава идет на убыль. В этот период происходят серьезнейшие изменения в жизни страны: социалистическая держава постепенно рушится, осыпается; изменяется духовная ситуация в обществе, идут необратимые социальные процессы, сознание общества крайне политизируется. Это время оказывается неблагоприятным почти для всех «советских» поэтов, особенно для Юрия Кузнецова с его сложным и герметичным поэтическим миром. Он пытается «идти в ногу со временем», стремится ввести в свои стихи политические реалии, однако это окончательно разрушает его художественный мир.
В. Бараков:
- Кузнецову и не надо было ни тогда, ни сейчас «идти в ногу со временем», у него и так необычайно развито мнфосознание. В его «мифо-реальности» переплавляется все: и древнее язычество, и христианство, и советская идеология, и «перестройка», больше похожая на обвал, чем на «постепенное разрушение». Не могу согласиться я и с тем, что его художественный мир разрушается, - просто в кузнецовскую поэтическую мифологию влилась мифология социальная, политическая.
К. Анкудинов:
- Все-таки Кузнецов меня разочаровал своими «политическими» стихами не самого лучшего качества.
В. Бараков:
- И меня - тоже.
К. Анкудинов:
- Значит, кризис в кузнецовской поэзии все же существует?
В. Бараков:
- Да. И кризис не идеологический, а духовный. Его православное видение Христа вошло в столкновение с ранее приобретенными новоязыческими представлениями и привычками, не случайно он говорит о себе как о «продукте советского распада»... Надо учитывать мировоззренческую эволюцию поэта: от ницшеанства, отрицающего Христа - к «почвенничеству» (наполовину - язычеству, наполовину - христианству).
К. Анкудинов:
