путешествием. Приходите ко мне, опуститесь глубже, я расступлюсь перед вами, приму вас, как Красное море – фараона. Вы увидите то, чего никогда не видали. Вам не нужны инструкторы и акваланги – свободные, вы поплывете между водорослей, разноцветные рыбы мелким песком заскользят у вас между пальцев, медузы зонтиками раскроются над головами, щупальца осьминогов обхватят, обнимут, сожмут – куда там самой страстной любовнице! Если вы не были на дне, вы не знали, что такое настоящая любовь, последняя, самая великая любовь!
Океан, куда вольются все реки. Океан всех успокоит. Соль заживит раны. Он накроет нас своими волнами, влажным, вечно колышущимся одеялом.
Тебя укачало? Опустись на дно, там нет морской болезни.
Ты хочешь любви? Раскрой легкие, распахни грудь мне навстречу – моя соленая любовь вольется в тебя.
Ты боишься? Нырни поглубже, увидишь – тут нет страха.
Вода океана – вода вечности.
Выйти из нее – и в нее вернуться.
Пресная вода в кранах наших домов, в бутылках, в кастрюлях. Мальчишки, мы строим запруды, когда подрастаем – плотины. Речная вода вращает турбины, электричеством светится в наших домах, в стакане стоит на столе.
Домашняя, привычная вода. Мы считаем ее водой, дающей жизнь. Две трети нашего тела, что-то около того.
Загляни в воду, Крошка Енот, – кто сидит в реке? В океане – морской царь и русалки, в океане – затонувшие корабли и трезубец Посейдона. А в реке – только ты, Крошка Енот, только твое отражение. Покажи кулак, скорчи рожу – а лучше улыбнись, потому что твоя жизнь – как река, твое время – как река. Будешь долго плыть – в соленой воде океана ты найдешь, наконец, покой. А пока тебя окружает река – плыви.
Плыви, не останавливайся, плыви. Остерегайся бурных порогов, не захлебнись в прибрежном мелководье, не обольщайся красотой водопадов. И главное – не доверяй омуту, темному омуту, тихому омуту – сам знаешь, кто водится там. Особые черти, речные черти, водяные, кикиморы, увитые водорослями утопленники. Сомы и налимы, раки и щуки, гнилые коряги, торчащие колья, давно затонувшие пни.
Это – ловушки для тех, кто сбился с пути.
Дети прибегают в избу, кричат:
И поэтому не останавливайтесь, плывите, плывите дальше. Все, кто оглядывался, все, кто хотел передохнyть, все, кто рассчитывал отлежаться, кто успокоился слишком рано, кто посчитал путешествие оконченным, – всех ждет речная вода. Вода пресной смерти, домашней, ручной смерти. Бытовой смерти, за которой нет вечности, только мельничное колесо непрестанно кружится у запруды, водяные вращают его, и утопленники вращают, и все, кто не доплыл до океана, тоже будут крутиться в нем пресноводной подводной белкой.
Это наша история, история тех, кто еще не напился темной озерной воды, гнилой воды заброшенных запруд. Нам еще пить и пить, опускаться на дно и снова всплывать, грести, смешно размахивать руками, кричать: Эй, там, на берегу! – и плыть дальше, и пробовать воду на вкус, пока на губах не проступит соль.
Часть вторая
Бэнг-бэнг
(Атлантида)
(сороковые-пятидесятые)
Прошлое просачивается в настоящее, точно кровь, – и превращается в будущее.
Смотри, Господи, вот мы уходим на дно –
Научи нас дышать под водой.
Григорий Борисов, 1905 г. р., отец Елены (Лёли) Борисовой, дед Мореухова
Полина Борисова, 1932 г. р., старшая дочь Григория Борисова
Джамиля Тахтагонова, 1924 г. р., мать Татьяны и Гульнары Тахтагоновых, бабушка Ани (Эльвиры) и Риммы
Олег, 1904 (?) г. р., отец Татьяны Тахтагоновой, дед Эльвиры
Михаил Мельников, 1905 г. р., отец Василия и Александра Мельниковых, дед Никиты, Мореухова и Эльвиры
Константин Николаевич, 1865 г. р., отец Михаила Мельникова, дед Василия и Саши Мельниковых, прадед Никиты, Мореухова и Эльвиры
41. 1913 год. Материк под ударом
Фестонный камин в завитках рококо открывал свою черную пасть, заслоненную, точно намордником, тонкой ажурной решеткой; на нем же часы из фарфора – не тикали.
Отец заложил свои пальцы за вырез жилета, о вырез жилета бил пальцем и говорил:
– Атлантида! Атланты, четвертая раса. Мы к карте обеих Америк привыкли, забывши, что прежде Америки не было, был материк Атлантида. Четвертая раса, которая – до человека, до ариев, до нас с тобой! Великие древние знали, – он воздуху переглотил, – что не снилось науке.
Миша задрогся, забился, зажал кулачок от восторга:
– Что знали? Ты скажешь?
– Тсс! – палец к губам – и к двери зарысил, закрыл, запружинил назад, к дубовому шкафу, и там – в обрамленье резьбы – раскрылися дверцы, а за ними сафьянились, кожились, пыльно серели Блаватская, Штайнер и Бёме. Французский, английский, латынь, иврит и арабский. Всё – книги.
Одну из них выцепил, выволк.
Стол был огромен, не стол – а престол; свет лампы на нем округлялся. И в центре желтевшего круга – страницами пухлилась книга.
– Ты можешь прочесть? – и пальцем нацелил в обложку.
Хлюпнул носиком, лобик наморщил, посусолил свой пальчик, провел золотым окоемом обреза:
– Аз – Твердо – Люди – Аз – Слово… Атлас?
Атлантида?
В переплеске ресниц распахнулись глаза.
Отец перещелкнул застежкой, расхлопнул – он замер с открывшимся ротиком:
– Карты!
Страницы шуршали пергаментно-желтым, бирюзовилось море, красно-кирпичились горы, изумрудно- лужились равнины.
Да, карты!
– Смотри, – и палец с проскрипом прошелся по охре бумаги, – смотри вот сюда. Это – Индия, вот – Гималаи.
С тоненькой шейки тянул головёшку, распахнулся глазами все шире:
– И там?
– Там город Шамбала, прибежище древних, хранилище тайн.
– Там – атланты? Четвертая раса?
Он выдохнул, щеку чеснул, взъерошил усы.
– Они все погибли, давно. Наказаны были. За пагубу, фыки и брыки, и – как бы сказать? – он секундно задумался, – да, за распад и разврат, за черную магию и – материк был опущен под воду, брошен в безгласную тьму. Затоплен водой, как в Потоп.
Миша вздрогнул:
– Как будто град Китеж?
Щека увлажнилась. Лицо бледновато-фарфорилось.
