Психоделическая часть расследования закончена. Вероятно, теперь надо поговорить с каждым из подозреваемых. С кого начать? лениво думал Антон. Ему было все равно – в любом случае он не знал, как лучше подступиться. Здравствуйте, Сидор попросил меня узнать, не убийца ли вы, давайте поговорим.
Перетекающие друг в друга мандельбротовы узоры мерцающих фракталов казались не облаками или разводами на поверхности лужи, а извилинами сошедшего с ума коллективного мозга, текучими и неспособными удержать ни единой мысли. Возможно, этого эффекта и добивался видеохудожник. Антон подумал, что среди множества мест, где можно навсегда затеряться, такой узор – одно из самых странных, и в этот момент кто-то тронул его за рукав.
Он обернулся – перед ним стояла Лера.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
Антон замешкался с ответом, но она уже тащила его за собой, безостановочно говоря про Нам Джун- Пайка и видеоарт, от чего количество английских слов в ее речи увеличилось минимум вдвое.
– Я сюда Ромку привела, – объяснила Лера, словно отвечая на собственный вопрос что ты здесь делаешь? Антон подумал, что речь ее сегодня напоминает монолог, где все вопросы – риторические или обращены к ней самой. – Я считаю, ему надо развеяться.
А мне казалось, Поручик ее любовник, подумал Антон и сказал:
– А, понятно.
– I see, – перевела Лера и окликнула Романа: с бутылкой «Абсолюта» в руке тот стоял во дворе, мрачно глядя на танцующих.
– И как выставка? – спросил он, но на сей раз Лера только махнула рукой и коротко сказала:
– Хуйня.
Они выпили еще и стали танцевать. Антон думал: не знал с кого начать – и, пожалуйста, Роман Григорьев, собственной персоной. Вот что значит правильные вещества. Задай вопрос – получи ответ.
Уже три раза ставили «Песню про зайцев» и два – про медведей и земную ось, Роман и Лера допили бутылку, говорили – надо взять еще. Кто-то искал пани Броню, кто-то говорил, что сквот разгонят, но никто не верил: ведь Петлюра – это навсегда. Антон залез на переднее сиденье «мерседеса», Роман уже попал ключом зажигания в замок, и тут Лера сказала, что не поедет, Ромка пьяный и сейчас все разобьются, и ей finally ни к чему так по-дурацки умирать на любимой native land – и, хлопнув дверью, убежала, крича «такси, такси!», возможно, рассчитывая, что Роман бросится за ней. А он завел машину, буркнул под нос ну и хуй с тобой! – и газанул.
Странное дело, думает Горский, я никогда их не встречал, но Антон столько мне рассказывал, что мне совсем нетрудно их представить: нервного Альперовича, романтичного Онтипенко, русского самурая Сидора, развязного Поручика, полусонного депрессивного Романа. Может, все они живут где-то внутри, как разные части моего внутреннего я? Как бы там ни было, я закрываю глаза и вижу: Роман паркует «мерседес» у подъезда, пошатываясь выходит, непослушными пальцами набирает код…
Когда-то я считал: денег должно быть много, думает Роман. Когда-то я был нищим мальчиком в стране, где не было богатых и бедных. Когда-то я был нахрапистым комсомольским боссом в стране, где состояния делались за месяц. Когда-то мне казалось – жизнь показывает мне новые возможности, как сутенер – длинноногих блядей на Тверской.
Я смотрю на этого парня. Он моложе меня лет на восемь. Драный рюкзак, тертые джинсы. Альперович в его возрасте выглядел примерно так же – и вряд ли мог предположить, что через десять лет у него будет свой бизнес, офис, машина, шофер. Но мы в двадцать лет жили в стране, где время остановилось, а этот Антон – в стране, где возможно все. Интересно, понимает ли он? Знает ли он, что его самые сокровенные желания могут исполниться? Готов ли он к этому?
Мы поднимаемся на лифте, я открываю дверь, кидаю плащ на вешалку, не снимая ботинок иду на кухню. Проходи, говорю я Антону.
Когда-то я считал: денег должно быть много. Мне казалось: мир состоит из того, что можно купить за деньги. Квартира в сталинском доме, евроремонт, итальянская мебель, финская джакузи, японская техника. Огромное зеркало в спальне, уж не помню чьего производства.
Я любил смотреть, как Женя раздевается. Она была длинноногая, стройная, с красивой грудью. Модель, да и только. В первый раз, когда я оприходовал ее, подумал: с такой не стыдно появится на людях. Хороший товар, достойное соотношение цена/качество.
Я открываю холодильник. Там пусто, я разочарованно захлопываю дверцу. Большой немецкий холодильник. Лучшее, что можно было найти на рынке. У нас с матерью был старенький ЗИЛ – и в нем всегда что-то стояло: кастрюля с супом на завтра, два последних яйца, маленький кусочек сыра, которого должно было хватить на неделю.
Только у богатого человека может быть такой пустой холодильник, как у меня. И такая же квартира – пустая и холодная. Мебельный каталог. Выставка бытовой техники.
Отличная квартира, говорит Антон.
Это я для нас с Женькой купил, объясняю я. Но Женька ее не полюбила. Будто чувствовала – не жить ей здесь.
Когда мне было столько, сколько сейчас Антону, я не понимал, что такое прожить с женщиной четыре года. Я не был красавцем, но подружки у меня всегда были: может, потому что от освобожденного секретаря многое зависело. Даже когда у меня не было денег, я мог выбирать. Я старался их не баловать: отодрал разок-другой, – и до свидания. Может, я мстил за те времена, когда на школьной дискотеке мне так и не нашлось пары?
Я рассказываю Антону про Женьку. Говорю: мы вместе уже четыре года. В твоем возрасте, говорю я, еще не понимаешь, что такое прожить с женщиной четыре года. А мы вместе с девяностого года. Она редактором работала, а я компьютерами торговал и машины возил из Японии. Тогда все этим занимались, кроме тех, кто сразу понял: правильный выбор – нефть и алюминий. Я ей в первый же вечер кольцо подарил, на заказ сделанное, цветик-семицветик, ну, ты уже знаешь.
Я думал тогда: денег должно быть много. Золотая оправа, каратник по центру, четыре лепестка оторвано, три осталось. Дорогая вещь. Я верил: мир состоит из того, что можно купить за деньги. Купить золотое кольцо, получить за него женщину. Длинные ноги, большая грудь, рыжие волосы. Как на рынке, как
