Мы пьем фальшивую «Долину» и говорим о делах инвестиционного фонда. Я придумал неплохую схему, и теперь мы втроем – Ромка, Сидор и я – должны, так сказать, претворить ее в жизнь. То есть превратить в деньги. Женька тоже в доле: Рома настоял, чтобы ее считали равноправным партнером.
Ты знаешь, говорит Женька, я же во всем этом не особо понимаю. То есть я что-то делаю, отвечаю за рекламу, на переговоры хожу, но мне все кажется – это игра, понарошку. Я знаю, что на самом деле главное мое занятие: тратить Ромкины деньги.
Ирка, соответственно, тратит мои деньги. Любовнице, наверное, сложнее тратить чужие деньги, чем жене. Я оплачиваю квартиру, дарю подарки, вожу отдыхать, хожу с ней по ресторанам… вряд ли она может взять и пойти летним днем покупать себе туфли. Я сам ей куплю, если мне понравятся.
Наверное, потому я и не женат: люблю, чтобы все было под контролем. По крайней мере – в личной жизни. В бизнесе слишком много факторов, всего не учтешь, не угадаешь.
Вот так бывает – работаешь себе спокойно, никого не трогаешь, и вдруг рано утром твоя машина взлетает на воздух у самого подъезда. Показательный взрыв. Так сказать – предупреждение. Никто не пострадал, если не считать жильцов первых двух этажей, где выбило стекла.
Сидор очень переживает? спрашивает Женя.
А как же ему не переживать? Машина – всмятку, жену и сына – ближайшим рейсом в Англию, служба безопасности выясняет – кто и зачем. Сидор грустит, каждый день звонит Машке в Лондон. Были бы мы беднее, счета за телефон его разорили бы. Что поделать: семья – это ответственность. Наверное, потому я и не женат.
Вот и Лерка в Лондоне, говорит Женя. Слетать, что ли?
Они с Машей не знакомы? спрашиваю я.
Нет, отвечает Женя. Лерка у них на свадьбе только была, потом улетела.
Да, в самом деле, вспомнил. У Сидора была смешная свадьба, теперь таких уже не будет. Районный ресторан, черные «волги», стандартный тамада… три года прошло, а как все изменилось! Другая страна, сколько ни говори «совок».
Я на свадьбе как раз на Ромку глаз положила, говорит Женя, лепесточек даже оборвала, чтоб у Лерки отбить. Она улетела через неделю, а мы с ним прямо из аэропорта поехали в «Пиросмани», он мне кольцо подарил.
Женька вытягивает руку, на среднем пальце – кольцо в виде цветка. Осталось три лепестка.
Не похоже это вино на настоящее, улыбаюсь я, разливая остатки «Долины» по бокалам.
А ты сомневался? смеется Женя. Ни минуты, говорю я и заказываю вторую бутылку.
С Иркой так не посидишь, не будешь пить чудовищное пойло, напоминающее портвейн нашей юности. Что мы пили десять лет назад? Вермут из «Балатона», точно. Вермут и водка, гремучая смесь. Черный ход, Борис Гребенщиков во все горло, громкие Женькины вздохи двумя этажами выше – и мы с Ленькой Онтипенко, замерли, словно два извращенца, слушаем, как Сидор пялит нашу общую подружку – да так, что всему дому слышно.
Ветлицкая в телевизоре поет «Посмотри в глаза, я хочу сказать…». Женя чуть отпивает из бокала, смотрит в окно: сплошная стена дождя, вспышка молнии, следом – удар грома.
Когда я был совсем маленьким, родители объяснили мне: пауза между молнией и громом происходит из- за разницы в скорости света и звука. Чем ближе ударило, тем меньше пауза. Так оно и есть – зря они, что ли, технари-естественники, физик и химичка, два младших научных, папа и мама. Так оно и есть – но все равно я уже много лет думаю: на самом деле гром и молния – это метафора. Метафора задержки, зазора. Например, Ирка: ей говоришь что-то умное, и на ее лице на мгновение застывает трогательно растерянное выражение, а потом она кивает рыжей головой и опять делает понимающее лицо. А вот у Женьки этой задержки почти нет: что поделать, десять лет тренировки.
Женька верит в руках полупустой бокал, подпевает Ветлицкой: и больше не звони, и меня не зови, я забуду про все, что ты говорил, я верну тебе все, что ты подарил.
Гром и молния – это метафора задержки, зазора. Например, я: вот уже пять минут хочу задать вопрос, а все жду где-то между помыслом и поступком. Там, собственно, где падает тень. Ирка наверняка даже не знает кто такой Т.С. Элиот. А Женька, наверное, никогда не читала его стихов. Может, в этом между ними и вся разница? Ну, плюс десять лет, конечно. Жизнь, как замечено в том же стихотворении, очень длинна.
Ты счастлива? в конце концов спрашиваю я и тут же, смутившись, добавляю: то есть я хотел сказать, ты довольна, что тогда оторвала свой лепесток?
Женя качает головой, волосы почти высохли. Мокрые и полусухие рыжие волосы – два совсем разных цвета, не перепутаешь.
Конечно, довольна, говорит Женя. Новый «сааб», уикэнд в Париже, соболья шуба, дача на Рублевке… кто будет недоволен? Жалко только, детей нет. А я бы уже завела себе девочку. Или мальчика.
Может, Ирка тоже была бы не прочь завести себе девочку или мальчика. Но мне кажется, двадцать лет для женщины – немного рановато для детей. И тридцать для мужчины – тоже рано. Может, поэтому я и не женат? Зачем жениться, если нет детей?
А вот Ромка не хочет, говорит Женя, но это даже неважно. Я ведь всем довольна. Хотя если бы могла – я бы все отменила.
И что? спрашиваю я.
Отменила бы, отвечает Женя.
Вот как бывает, думаю я, сначала получаешь все, что хочешь – а потом хочешь только отменить все это. Может, лучше и не получать? Оставить что-то самое сокровенное как мечту, как вечную возможность?
Ты знаешь, говорит Женя, я в школе была в тебя влюблена? В десятом классе.
Я качаю головой. Нет, я не знал.
