– Собственно, Глеб имел в виду виртуальных любовников, – как-то неуверенно сказал Бен.
– Хули виртуальных, – разозлилась Катя. – вполне настоящих. Ебся бы себе потихоньку, зачем мне-то про этот канал сраный рассказывать!
– Бен, ты что, тоже на канале был? – спросил Глеб.
– Разумеется, был! – раздраженно сказала Катя. – Под идиотским ником BoneyM. Очень гордился, даже мне хвастался. Пересказывал шутки, которые там отпускали, резвился!
– Прости, – начал Бен, но Глеб перебил:
– Какие шутки?
– Да все. Вот эту, последнюю, из-за которой весь сыр-бор. Про Тим.ру.
Глеб перевел глаза на фотографию Шварцера над монитором и медленно сказал:
– Так Марусина – это ты?
– Так Марусина – это я, – с напором сказала Катя, – а что?
– Круто, – сказал Бен.
– К сожалению, – продолжила Катя, – я не убивала Снежану, потому что все время была с этим мудаком. Мы, видишь ли, танцевали, а потом он почти трахнул меня в какой-то боковой комнате.
– Почему ты это делала?
– Потому что я люблю танцевать, вот почему!
– Я имею в виду – Марусину?
– Ой, ты глупые вопросы задаешь. – Катя встала. – Потому что Тим всех заебал. Потому что он звезда русского Интернета, а дизайн его примитивен и бестолков. Потому что понтов у него в сотню раз больше, чем таланта. Потому что Вене, видишь ли, нравится то, что делает Тим, и не нравится то, что делаю я. Продолжать?
– Круто, – сказал Бен. – Не могу поверить: Марусина – это ты!
– Но ты не хотела, чтобы они с Шаневичем мимо денег пролетели? – спросил Глеб.
– Мне на это было насрать, – сказала Катя. – Меня деньги не интересуют. У нас в семье деньгами Веня занимается.
– А как с Марусиной теперь?
– Не знаю, – ответила Катя, – надоела она мне. Убью ее, наверное. Подстрою ей виртуальную аварию.
– Пусть ее, например, машина собьет, – предложил Бен.
– Да, – кивнула Катя, – поисковая. 'Альтависта' или 'Лайкос'.
– Круто, – сказал Бен. Он смотрел на Катю, и в глазах его светился искренний восторг.
25
– Я тебе говорил. Твоя версия с Марусиной не выдерживает критики, – написал Горский. – Видишь, у Кати и Бена есть алиби.
– К тому же, Бен технически не может быть одновременно BoneyM и этим het, – сказал Глеб.
– Технически он как раз может, – ответил Горский. – Технически можно быть двумя людьми на IRC сразу, не проблема. Но Снежана-то должна была знать, кто есть кто. Хотя теоретически возможно, что в тот день Бен законнектился как het.
– Вне подозрений только SupeR, – ответил Глеб. – Но он и так в Америке.
– Да, – согласился Горский, – так что это мог быть и Бен, и Андрей.
Андрей сидел за соседним столом, и Глебу стало неловко. Получалось, будто они с Горским сейчас обсуждают Андрея за его спиной – но в прямой видимости. Глеб устыдился своих подозрений.
– Я тут думал на днях, – продолжал Горский, – почему все индифферентны к смерти Снежаны. Наверное, то, что кажется драмой, когда тебе 15 лет, к 30 больше не драма. Вот смерть – сначала кажется, что это the issue, важная тема для общей беседы. А потом выясняется, что это очень личное дело, о котором и говорить как-то неловко. А чужая смерть – чужое дело. И, значит, использовать чужую смерть для размышлений о своей собственной как-то нескромно. Снежана ведь умерла не для того, чтобы преподать нам, скажем, урок нашей смертности.
– То есть она умерла напрасно? – спросил Глеб.
– Не в этом дело. Просто однажды становится неловко, неудобно как-то вкладывать свои смыслы в чужие смерти. А если нельзя вложить смысл, проще забыть. Я не говорю, что этот способ лучше того, что в пятнадцать лет.
– А что в пятнадцать? – спросил Глеб, вспомнив Чака.
– В пятнадцать кажется, что говорить о чужой смерти – самое милое дело. Единственная стоящая тема для разговора.
– У меня одноклассник в 15 лет покончил с собой, – написал Глеб и снова почувствовал: совсем недавно что-то напомнило ему о Чаке, что-то не связанное с их классом – но не мог вспомнить, что именно.
В комнату заглядывает Ося, прощается. Глеб говорит Подожди минутку, набивает '/ME сейчас вернется' (Горский это увидел как '*Gleb сейчас вернется'), выходит в прихожую, говорит Осе:
