сейчас понимала, что через полгода появится… ну, может, еще не мужчина, но определенно существо мужского пола, которое она будет любить всю жизнь. Его будут звать Никита, она уже решила. Самый лучший, самый любимый мужчина в ее жизни.
Она старалась не вспоминать май месяц – и не думать, что скоро надо будет продавать квартиру и переезжать к маме. От этого сразу начинало тошнить. Лиза еще не сказала маме о беременности и заранее сжималась от неизбежных расспросов о том, кто отец ребенка и почему она не хочет выйти за него замуж. Если бы не ситуация с деньгами, Лиза вовсе не нуждалась бы в маминой помощи, но теперь… страшно даже подумать. Ей почему-то казалось, что мама вряд ли обрадуется рождению Никиты. Господи, взмолилась Лиза Богу, в которого не верила, сделай так, чтобы все это как-нибудь разрулилось. Чтобы деньги нашлись, доллар снова стал шесть рублей, Гена сказал 'черт с тобой, не отдавай ничего', неважно. Только чтобы не переезжать в ту двушку, только чтобы остаться в этой квартире, только чтобы все было как раньше, но еще появился бы Никита, Никитушка.
И тут зазвонил телефон. Это была Маша, она нашла деньги.
– Спасибо, – сказала Лиза Маше, но скорее всего – неведомо кому.
Со дня на день все ждали, что Гена сообщит об увольнениях. Зарплату задерживали, но никто не роптал – ясно было, что денег нет, и к тому же все уже знали, что в большинстве компаний деньги выдали в рублях по невыгодному курсу.
С утра, однако, по офису прошел слух, что Иван Билибинов и девушка Маша из Израиля нашли деньги, которые спрятал перед смертью Волков, так что дела не так плохи. Никто не знал точно, сколько денег и спасут ли они 'Наш дом', но люди приободрились. Поэтому, когда Маша появилась, вокруг столпились даже те, кто раньше с ней почти не общался.
– Ну как, понравилось тебе в Москве? – спрашивали ее. – Жалко, ты поздно приехала, до кризиса было просто потрясающе! Зато сможешь рассказывать детям, что застала Москву, где еще были рестораны и кафе! Где еще была реклама на улице! Где были лучшие в Европе ночные клубы!
Маша улыбалась, кивала, отвечала на поцелуи в щечку и жалела, что, в самом деле, ей завтра улетать, а ей так понравилась Москва, нет, скорее, понравились эти люди, пытающиеся спасти свои островки покоя в лихорадочном городе. Не так уж важно, что их попытка не увенчалась успехом – Маша знала, что ей будет не хватать их, когда она вернется домой.
Подошел Абросимов, рассказал очередной анекдот ('При президенте Ельцине рубль упал. При президенте Лебеде он будет отжиматься'), поцеловал в щеку, пожелал приятного полета и стал звать Дениса, который принес прямоугольный пакет с большим бантом.
– Это тебе, – сказал он Маше. – Уж не знаю, когда у тебя там день рождения.
Маша разорвала обертку и достала небольшую картинку, заботливо вставленную в рамку. Иллюстрация из детской книжки: девочка, бегущая из домика трех медведей.
– Это я? – засмеялась Маша.
– Конечно, – сказал Денис. – А мы все – дикие русские медведи, которые ходят в Москве по улицам.
Подошла Лиза, обняла, поцеловала, прошептала на ухо: 'Спасибо, спасибо, ты понимаешь, и от меня, и от ребенка, спасибо тебе', – и тут же ушла совещаться в кабинет Крокодила Гены, который тоже вышел к Маше, громогласно объявил: 'Я всегда знал, что мы должны принять эту девушку как родную!', пожал руку, пожелал летной погоды. Пришел мрачный Федор Поляков, улыбающаяся Аля, сосредоточенная Света – все они пожимали руку, целовали в щеку, прощались, приглашали приезжать еще. Шутники добавляли: 'С гуманитарной миссией ООН'.
– Везет тебе, – говорила Наташа, – ты обратно сваливаешь! А здесь – вообще кирдык, не веришь? Я вчера даже прокладок купить не смогла, ну, у меня началось, а я не купила раньше, дура, всегда легко было купить – и не нашла. Пришлось искать где-то дома вату, представляешь? Вату, как в школе! Ты ватой когда-нибудь подтыкалась?
– Я довольно взрослой уехала, – сказала Маша, – так что вполне успела.
– Ой, не говори, что ли, – запричитала Наташа. – А какая у нас жизнь была! Я себе специально последний номер 'Вечерней Москвы' оставила – чтобы вспоминать и плакать.
Таня, впрочем, плакала на самом деле. Выслушав Машину историю, она сказала, вытирая глаза бумажным платком:
– Вот как странно получилось. Он прямо от этой Даши, а я сидела, ждала на лестнице. Мне почему-то так захотелось его увидеть, словно чувствовала, что в последний раз.
Что-то щелкнуло у Маши в голове, и она спросила:
– Постой, когда ты к нему приехала?
– Часам к восьми, сразу после работы. А он появился только в девять, но я все равно ждала.
– Да нет же, – сказал подошедший Иван, – ты что-то путаешь. Абросимов говорил, ты приехала около двенадцати.
– Нет, я хорошо помню. В одиннадцать я уже была дома, ждала, когда Паша с дачи приедет.
– Это правда, – вдруг сказала Света, до того молча стоявшая к ним спиной. – Сережа звонил мне в одиннадцать, говорил, ты только что от него ушла. Я тогда еще перезвонила тебе, и ты сняла трубку, а потом бросила…
– Да, правда, – тихо сказала Таня. – Я забыла уже. А зачем ты звонила?
– Сказать, о чем мы говорили с Сережей. Он звонил мне спросить, правду ли ты рассказала, про то, как оно было той ночью.
– И что ты сказала? – Все тот же тихий, выключенный голос.
– Сказала, что ты права. Что ничего более унизительного, чем та ночь, в нашей жизни не было. Что мы знали это всегда и поняли, когда посмотрели друг на друга утром. А он, если тебе интересно, ответил что-то вроде: 'А мне казалось, это была ночь настоящей любви, без границ и ревности'. Я рассмеялась и сказала, что он все-таки ничего не понимает в женщинах. Ведь правда, Таня, он совершенно не понимал.
