отправились к троллейбусной остановке.
Ну, и как вы там, в своей Москве, живете? — спросила Катька, когда они с Лешкой устроились на сиденье троллейбуса, а Ромка встал возле них. — Когда уезжали, обещали мне писать, часто звонить, а сами… Вы мне хоть скажите, были у вас с тех пор какие-нибудь новые расследования?
Ты даже не поверишь, сколько! — тотчас же загорелся Ромка. — Сейчас я посчитаю. — Он зашевелил губами и стал загибать пальцы, — одно, два, три…
Однако Лешка не стала дожидаться конца его подсчетов, ее огромные голубые глаза засверкали, и она, опережая брата, воскликнула:
Ой, Катюшка, ты и не представляешь, сколько мы всего раскопали после наших общих приключений в твоем Воронеже. Мы и фальшивомонетчиков разоблачили, и гнездо наркоманов разрушили, с «летающими тарелками» и со всякими «пришельцами» разобрались, Брюсову чарку нашли, ну, того, который соратником Петра Первого был.[1] Целых каникул не хватит, чтобы тебе обо всем этом рассказать.
А на сколько дней вы к нам приехали? — спросила Катька, словно опасаясь, что и впрямь ей не хватит времени на то, чтобы услышать все их, несомненно, увлекательные рассказы, да еще и поведать Лешке о своей жизни.
На пять всего. Мама говорит, что у нее в ее редакции слишком много работы и она не может задерживаться, — с огорчением произнесла Лешка и пожаловалась: — У нее всегда много работы, а нам с Ромкой неизвестно за что приходится страдать.
Когда их троллейбус следовал по проспекту Революции, центральной магистрали города, Ромка с Лешкой вдруг увидели своего недавнего попутчика, Алексея Борисовича, который сворачивал к стоящему в глубине проспекта старинного вида высокому четырехэтажному зданию из красного кирпича. Перед зданием примостился небольшой скверик с высокими деревьями и огромной полукруглой скамейкой с живой изгородью из дикого винограда. Сейчас изгородь была голой, без листьев, а в скверике кое-где лежали клочья грязного снега. Но легко было себе представить густую зеленую крону, превращающую скамью в уютную беседку, которая, несомненно, никогда не пустовала летом.
Куда это он, интересно, идет? — указывая на Алексея Борисовича, спросил Ромка. — Сколько раз я этот дом в прошлом году видел, а как-то ни разу не спросил, что в нем находится.
Это наш университет, — пояснила Катька.
Разве твоя мама здесь работает? — удивилась Лешка.
Не здесь. Это только одно из его зданий, не основное. В ВГУ много корпусов, я даже сразу не могу сосчитать, сколько. В центре города их три, в Северном районе еще несколько. А это здание когда-то давно, когда меня еще и на свете не было, самым главным считалось. До тех пор, пока не построили основной корпус, на площади, которая так и стала называться: Университетской. Там моя мама и сидит.
Мам! — крикнула Катька на весь троллейбус, ткнув пальцем в сторону университета. — Как ты думаешь, зачем сюда твой знакомый пошел?
Александра Юрьевна оторвалась от беседы со своей подругой и взглянула в окно.
А здесь лаборатория находится, которой он заведует, — ответила она. — На заднем дворе. Пока мы на остановке стояли, Алексей Борисович, очевидно, сюда пешком дошел.
Значит, масло амарантовое здесь делают? — спросил Ромка.
Кажется, здесь, — ответила Катькина мать и зачем-то добавила: — Кстати сказать, у меня здесь еще одна знакомая лаборанткой работает. — И поднялась с места. — Пора выходить.
Перейдя на другую сторону проспекта, они свернули за угол, спустились вниз по крутой улице. Обе мамы не торопились, а друзья почти бежали, чтобы скорее попасть на знакомое крыльцо старого, построенного еще при Петре Первом двухэтажного дома, в котором и жила Катька.
Наш папа в командировке, — сказала девочка Ромке с Лешкой, открывая ключом дверной замок, — поэтому мы с моей мамой решили, что ваша мама будет жить вместе с ней, в спальне, Лешка со мной, в моей комнате, а ты, Рома, в отдельном кабинете, где у нас папа всегда работает. Если ты хочешь, конечно.
Еще бы не хотеть. — Ромка заглянул в «свою» комнату и обрадовался: — Ура, я с компьютером жить буду! — И тут же озабоченно спросил: — А вы к Интернету за это время случайно не подключились?
Девочка отрицательно помотала головой.
Зачем, когда он у моего папы на работе есть, и у мамы тоже. Если вам понадобится кому-нибудь письмо по электронной почте написать, в Англию, например — она многозначительно взглянула на Лешку, — или какой-нибудь сайт в Интернете поискать, то можно будет туда сходить и все это запросто сделать.
А у нас с Лешкой теперь дома свой Интернет есть, — сказал Ромка.
Не хвались, — дернула его за свитер сестра и, порывшись в своей сумке, вручила Катьке в подарок английскую тушь. — Это тебе. А к маме твоей на работу мы завтра сходим, а сегодня нам надо навестить Серафиму Ивановну, передать ей фотографии и всякие вещи от Дарьи Кирилловны. Как она, кстати, живет? Не болеет? Скучает небось одна? Ты давно у нее была?
Недели три назад, а потом, честное слово, ну никак не получалось, — вздохнула Катька. — Сначала я болела, а потом конец четверти был, и мне к контрольным надо было готовиться, аж к трем сразу: по алгебре, геометрии и физике. Жуть! Но я знаю точно, что Серафима Ивановна не скучает. У нее теперь, отгадайте, кто есть?
Собака или попугай, — сразу отозвался Ромка.
Кошка, — предположила его сестра, и оба разом посмотрели на девочку.
Собака, — кивнула Катька.
Удивила. Подумаешь, собака! У нас теперь у всех, и у Славки, и у Лешки, и даже у Венечки собак как собак нерезаных, — неуклюже пошутил Ромка и отскочил в сторону, схлопотав от Лешки подзатыльник. Его сестра любила всех собак на свете и не выносила пренебрежительного к ним отношения и подобных некрасивых высказываний. — Она, что ли, щенка себе завела?
Нет, не щенка. Большую собаку. Вернее, она у нее сама завелась. Придем — сама расскажет.
С визитом к Серафиме Ивановне друзья решили не тянуть и отправились ее навещать сразу после завтрака.
И впрямь, на пороге маленького зеленого домишки с подслеповатыми окошками, за деревянной, выкрашенной облупленной коричневой краской дверью, ребят, виляя хвостом, встретила большая добродушная темно-желтая собака непонятной породы. Уши у нее висели, как у охотничьей, хвост был длинным и пушистым, а таких грустных глаз Лешка не видела даже у своего Дика, когда расставалась с ним перед отъездом. Она перевела глаза на открывшую им дверь Серафиму Ивановну, обняла ее и сказала:
Вот и мы. Приехали и пришли к вам в гости, как и обещали. И снимки привезли. Помните, как мы перед вашим отъездом из Москвы фотографировались? Приветы привезли тоже. От всех. И много всего другого.
Морщинистое лицо маленькой старушки осветилось улыбкой.
Проходите, мои хорошие. А я твердо знала, что сегодня вас увижу. У соседских детей вчера справилась, не наступили ли каникулы, и они мне ответили, что уже отдыхают. Вот я с самого утра вас и ожидаю.
Дети вошли в дом. На старой железной кровати с шишечками было все то же синее покрывало с белыми нитяными узорами, свадебная фотография Серафимы Ивановны по-прежнему висела над видавшем виды комодом. Но были здесь и перемены. В углу на старой тумбочке стоял новый импортный телевизор, сменивший прежний, старый-престарый черно-белый «Рекорд».
Серафима Ивановна заметила Ромкин взгляд и сказала:
Дашенька настояла, чтобы я себе новый телевизор купила. А с ним и впрямь лучше. Все сериалы куда интереснее стали.
Я вам еще когда это говорил, — проворчал Ромка, а Лешка достала из сумки огромный пакет и вручила его старушке.
