Какие у него были индюки-красавцы! Генералы, одним словом.
— Ну, начал свою индюшачью тему, — оборвала его супруга, — как будто это кому-то интересно.
— Нет, почему же, это интересно. Я вот только не знаю, есть ли у Веры на птицеферме индюки?
— Есть! — оживился майор, — я уже узнал. Там их около пятнадцати. Мне ваша Вера уже обещала дать на развод, как только подрастет молодняк. Я ведь, знаете, военным стал случайно. Можно сказать, по семейной традиции. Но меня всегда тянуло к земле, к хозяйству.
— Вы что, потомственный военный?
— Да, отец, дед, прадед… Дед, правда, в тридцать седьмом году был репрессирован. Помните, по делу Тухачевского. Бабку мою тоже забрали. Отец чудом выжил, даже потом смог поступить в офицерскую школу и закончил службу в чине полковника. Мне было уже легче.
— Твой дед сам виноват! — вмешалась в разговор супруга, — надо было подписать все, что от него требовалось, и остался бы жив.
Она очевидно, хорошо знала историю семьи моего собеседника.
— Как ты можешь говорить такое, Соня? — с упреком произнес Константин Михайлович, — то, что ты говоришь, противоречит понятию офицерской чести. Да что там — чести любого порядочного человека. Я горжусь дедом. Вы же знаете, как тогда допрашивали?
— Только по рассказам и книгам.
— Да, конечно. Страшные времена…
— Разве сейчас не страшно?!
— Простите? А, да, конечно… Но, знаете — это другое…
— Другое? Ну, я бы не сказал, что оно менее ужасно. Я уже не говорю о зверствах банд. Вспомните свою часть.
— А что? Там было хорошо! — вдруг заметила супруга майора, — питание, правда, было значительно хуже, а так… Я бы не сказала. Во всяком случае, мы жили более-менее. У меня была даже домработница. По крайней мере, мне не приходилось топить самой печь и возиться в золе, как сейчас…
Майор извиняюще посмотрел на меня и встал из-за стола.
— Нам пора. Пока доберемся до санатория, пройдет еще около часа.
— Я отвезу вас.
— Нет, спасибо! Мы пройдемся по берегу озера, подышим воздухом…
— Как хотите.
Я проводил их до тропинки, идущей вдоль берега и вернулся домой
Дома меня ждали. Все трое уже сидели за столом, на котором пыхтел самовар.
— Мы из-за твоих гостей не успели даже попить чая! — встретила меня Евгения.
— Надо было… — начал я и осекся.
— Вот именно! — Катюша смотрела на меня осуждающе, — ты вроде бы и умный человек, а иногда совершаешь поступки глупые и бестактные.
— Что ты имеешь в виду?
— Она имеет в виду то, — вставила свое слово Беата, — что не надо было приглашать в дом майора и его старую каракатицу. Ты бы посмотрел как она рассматривала Катюшу.
— Вы что подглядывали?
— Дверь была открытой.
— Не пойму, что тут такого?
— Он еще не понимает! — всплеснула руками Евгения, — хорошо еще то, что ты не додумался представлять своим гостям нас с Беатой.
— Ох! Не могу! — расхохоталась Катюша. — Я себе представляю, что бы тогда было. Бедный майор! Сейчас он выдерживает такое сражение… Я не удивлюсь, если его супруга потребует немедленного возвращения в часть.
— Туда уже пути отрезаны.
— Ей, видите ли, там нравилось! Домработница, денщик еще, наверное, — вдруг разозлилась Евгения, — там она была пани, а тут самой в золе возиться надо. Я уверена, что она даже забыла, как надо стирать белье. Ничего, научится, — жестко закончила она.
— Жаль только майора. Симпатичный такой, — задумчиво сказала Катя.
— Еще бы! Он тебе такие комплименты отпускал, что нам захотелось войти и получить свою долю. Только тогда бы майор овдовел на следующий день. Ее бы разорвало от злости.
— За что вы ее так ненавидите? Что она вам плохого сделала? — не выдержал я.
— А что ты вообще понимаешь? Тоже мне, психолог, — Евгения совсем разозлилась, — ты бы посмотрел, какими глазами она смотрела на твою жену. Как будто перед нею публичная девка!
— Я что-то не заметил.
— Ты вообще ничего не замечаешь, — она протянула мне чашку чая. — Не слишком крепкий?
— В самый раз. Ладно, мои милые, — постарался я закончить неприятный разговор, — сознаю, что совершил глупость. В следующий раз без вашего согласия никого в дом водить не буду.
Катя намазала хлеб маслом и сверху полила медом.
— Ешь, тебе скоро понадобятся силы, — протянула она хлеб Беате. — В следующий раз — он придет к нам с молодой женой. Вон сколько у нас девчат — красивых, молодых, без мужской ласки засыхают.
— Ты так думаешь?
— Уверена! — она поправила сбившуюся на лоб прядь волос, — все вы, мужики, одинаковые в этом отношении. Да я не упрекаю, — она сделала ленивый взмах рукой, — все в порядке вещей. Раз попал козел в огород, то щиплет капусту, а не бурьян. Что тут удивляться, если капусты много, то зачем ему травка, старая да вялая?
— Ничего! Скоро у нас прибудет мужчин побольше. Девчата выйдут замуж и все образуется, — пообещал я.
— Откуда же они возьмутся?
— Да оттуда же, откуда и майор.
— Дай-то бог. Наш-то козел, — продолжала она, — скоро копыта откинет.
— Кого ты имеешь в виду? — я почувствовал, что кровь бросилась мне в лицо. Евгения прыснула.
— Успокойся! Не тебя, — засмеялась Катюша, — ты еще ничего, держишься, — закончила она под общий хохот, — я имею в виду твоего любимого Фантомаса.
— А что такое?
— Ты его давно видел?
— Сегодня днем.
— Ну ты совсем слепой стал! Посмотри, на кого он стал похож. Истощился совсем в трудах праведных. Ты хоть пошли его в командировку, чтоб месячишко где-нибудь отдохнул.
Я вдруг разозлился:
— Мне, прошу вас, такие вещи не сообщайте. Интимные дела меня не касаются и, вообще, это не предмет для разговора!
— Вот хорошо, что ты напомнил, — встрепенулась Катя, — насчет интимных и духовных дел. Тут к тебе приходил один поп, хотел очень видеть.
— Поп?!
— Приехал вместе с переселенцами. Хочет получить разрешение на открытие церкви.
— Причем тут я? Пусть открывает! И вообще, чего он ко мне приперся домой? Пусть идет в Совет или Трибунат!
— Я ему говорила. У вас как раз было совещание, но он настаивает на личной встрече.
— Хорошо! Приму его завтра после обеда. Поп-то молодой?
— В том-то и дело что старенький, — Катя засмеялась, — а хорошо быть попадьей. Почет, уважение. Все тебя матушкой величают, ручку целуют. У меня в Киеве подружка была. Не то чтобы мы с ней дружили, а так, просто. Марийкой звали. Лицо — что блин на масленицу. А что вы думали? Вышла замуж за попа. Молодой, красивый. Бородка черная, вьющаяся. Мы тогда всей группой специально в церковь пошли на службу, досмотреть на Марийкиного мужа. А Марийка-то, как она принарядилась, одна шуба чего стоила. Одним словом, матушка-попадья.
