двери к стоявшему за столом Корнилову. Гость непринужденно обменялся с генералом рукопожатием и расположился в кресле с каким-то неуловимым изяществом европейца.
Укоренившаяся светскость сквозила и в летучих взглядываниях, похожих на мгновенные уколы. Милюков, близко сойдясь лицом к лицу, спешил составить и свое мнение о загадочном «азиате». Гучков, с которым фигура Корнилова обсуждалась уже не один раз, мог в чем-то и ошибиться.
Протекла минута напряженной неловкости.
Лавр Георгиевич, совершенно не подготовленный к встрече, держался скованно. Ему никак не давался нужный тон. Министр иностранных дел заехал, чтобы предварительно договориться о завтрашней встрече в исполкоме Совета. Да, да, эти самые… Гиммер и Нахамкес. Эти господа, а верней всего, товарищи, ждут их завтра, и непременно вдвоем. Он об этом только что договорился.
– Милостивый государь, нам предстоит труднейшее дело. Александр Иванович вас предупредил? Русская армия необходи ма не одной России. В ней нуждаются наши союзники. Вы знаете, о чем меня постоянно спрашивает французский посол Палеолог? «Не забывайте, немцы в сорока лье от Парижа!» Но немцы близко и от Риги. Они готовятся к большому наступлению, это несомнен но. Неужели мы пустим их в Петроград? А там и в Москву? Я считаю, нам достаточно Наполеона!
Правительство, продолжал Милюков, точно так же, как и Корнилов, озабочено разладом дисциплины и обилием на столичных улицах расхлыстанной солдатни. Назрела жгучая необходимость в крепкой руке, в руке властной, поистине железной. Кстати, как смотрит господин генерал на состояние гарнизона в Кронштадте? Морская крепость, созданная гением Петра Великого для защиты своей столицы, в наши дни превратилась для этой самой столицы в смертельную угрозу. Стихия разлившегося анархизма не поддается никакому управлению. Именно в Кронштадте, озверев от безнаказанности, матросы подняли на штыки своих начальников, они привязывали им на шею камни и топили в море. А у стенки и на бочках стоят могучие линкоры и крейсера с орудиями главного калибра, с погребами, полными боезапасом, так и не использованным против врага. Один залп корабельных башен способен превратить Петроград в дымящиеся развалины.Лавр Георгиевич оживился. Близкий Кронштадт тревожил его постоянно. Всю долгую войну матросы отсиделись на кораблях. Теперь они, откормленные, здоровенные, наглые, мотают аршинными клешами и горланят: «Наша власть!» Им сильно по душе пришелся уголовный лозунг: «Грабь награбленное!» На петроградские дворцы они давно поглядывают, как на лакомую добычу. В качестве серьезной воинской силы Корнилов не ставил их ни в грош. Какой может быть воин из грабителя, из уголовника!
Милюков, воодушевившись, заговорил о том, что необходимо предупредить намерения германского командования. В этом, кстати, состоит и союзнический долг русских.
– Наступление необходимо. Помимо стратегических сообра жений мы должны помнить, что наш народ устал от бесконечных поражений. Посудите сами: даже Брусиловский прорыв закон чился скандалом. Победа вооружит народ надеждой, она продует страну подобно сквозняку.
«Но что будет в окопах? – задумался Корнилов. – Солдат надеется на замирение. Он уже домой собрался…» Милюков порывисто поднялся:
– Генерал, давайте же спасать Россию! Затем он буднично осведомился:
– У вас автомобиль? Прекрасно. Поедем в вашем. Заезжайте за мной. А по дороге кое-что еще и уточним.
Внезапно он затянул рукопожатие и с улыбкой глянул Корнилову в самые глаза.
– Лавр Георгиевич, я знаю ваше отношение к завтрашним господам. Но потерпите уж… так вышло. Что поделаешь? Исп– рохвостилась наша с вами Русь горемычная!
И снова Лавр Георгиевич подпал под обаяние умелой и тщательно дозированной доверительности. Что и говорить, новые министры ничем не походили на прежних, царских, старорежимных. У тех от напыщенности даже брюки в коленях не сгибались, так и подпирали, словно два столба. Эти же… ну разве можно сравнивать? Этим и брали…
В автомобиле по дороге в Таврический дворец Милюков неожиданно спросил Лавра Георгиевича о генерале Крымове.
– В прошлом году я был на фронте, в Румынии, и попал на его участок. После ужина разговорились и проговорили, представьте, до утра. Он мне доказывал, что от таких, с позволения сказать, союзников, как Румыния, нам одни заботы. Что стоит одно только растяжение фронта на сотни верст!.. Мне понравилось, как он рассуждает, мыслит… Вы, кстати, знаете, что он сейчас в Петрограде?
Корнилов изумился. Генерал Крымов со своей дивизией находился на самом южном фланге русско- германского фронта. Какон оказался вдруг в столице? Вызов? Но чей? И почему не зашел, не показался? Что за конспирация? Лавр Георгиевич был уязвлен. С генералом Крымовым его связывали самые дружеские отношения.
Автомобиль ехал вдоль решетки причудливой ограды Таврического дворца. Над голыми деревьями парка взлетали стаи ворон. Грязный подъезд был запружен серыми солдатскими шинелями… Приехали.
Выбираясь из машины, Милюков скороговоркой предупредил:
– Генерал, прошу вас об одном: выдержка, выдержка и еще раз выдержка. – И прибавил, когда они стали подниматься по ступеням: – Попали, батенька мой, в стаю – лай не лай, а хвостом виляй!
Комиссар Нахамкес оказался мужчиной громадного роста, с запущенной окладистой бородой. По обличию – настоящий губернский завсегдатай салонов и общественных собраний. Он и одет был как интеллигент средней руки – в измятую поношенную тройку. От комиссара Гиммера, наоборот, так и шибало застарелой местечковостью. Маленький, с бритым сморщенным лицом актера-неудачника, он брызгал неутоленной злобностью. Особенно неукротимо поглядывал на мундир Корнилова. Таких, как Гиммер, частенько отлавливали в тылах Юго-Западного фронта и вешали за шпионаж.
Нет, политик из Корнилова совершенно никудышный! Если бы не выдержка Милюкова, вся затея с исправлением приказов по армии закончилась бы сокрушительным провалом.
Лавр Георгиевич сдержанно обрисовал создавшееся положение с командными кадрами. Офицерство, даже раздавленное страхом необузданной расправы, продолжало оставаться на своем посту. Но надо же понять: одно дело – погибнуть от руки врага в бою, совсем другое – получить штык в живот от своего солдата. А солдат продолжают науськивать, поощрять к расправам с «золотопогонниками». Им внушают, что сознательный солдат обязан подчиняться не офицеру, а Совету. Однако Совет находится в Петрограде, а на передовой судьба и сама жизнь солдата целиком и полностью зависят от распорядительности офицера. Без кадрового офицерства армия – как лодка без руля, как корабль без капитана.
