вместе с ним. Шофер Гиль уже подал автомобиль и ожидал.
Низко наклонившись к вазочке и доскребывая ложкой, Каплан внезапно заговорила:
– Вчерашним днем мне понадобилось зайти к Склянскому. Ты не поверишь, кто у него сидел: Арошка Симанович!
Надежда Константиновна удивилась. Поговаривали, что Сима-новича, одно время исчезнувшего с глаз, опознали в обезображенном трупе, выловленном в Мойке. Выходит, обознались? Или что?
Совсем другое занимало мысли Доры Каплан. Она угрюмо смотрела в опустевшую вазочку с вареньем:
– Надюша, я беспокоюсь за Володю. Они – и Склянский, и этот противный Арошка – сразу же, конечно, замолчали. Но пусть молчат кому-нибудь! А уж со мной… Короче, они говорили что-то о Володе, и они мне не понравились. Ты же знаешь: эти мои предчувствия… Я ошибаюсь редко!
Обеих женщин связывало материнское отношение к плохо устроенному Ленину. Пошел второй год, как они все вместе вернулись в давно оставленную Россию. Привычная жизнь переменилась разом. От размеренного эмигрантского существования не осталось и помина. События поворотились так, что на ленинские плечи в стареньком, заштопанном пиджаке свалились колоссальные обязанности. Подругам порою становилось его невыносимо жаль. Политика – такая область, где вчерашние лучшие друзья внезапно делаются непримиримыми врагами. Недавних обитателей мансард, вдруг ставших хозяевами Кремля, раздирали постоянно нараставшие противоречия.
Дору Каплан с Эфраимом Склянским связывало давнее знакомство. Ныне бывший фельдшер стал заместителем Троцкого в руководстве армией Республики. Занятый сверх головы, он раздражался бестолковыми визитами Каплан. Но сказывалась местечковая тяга к похвальбе, и он на несколько минут позволял себе роздых от бешеного напряжения.
Что же не понравилось ей в прошлый раз, когда она застала в кабинете Склянского столь неожиданного посетителя? Распоряжение правительства о массовом терроре? Причем эта кровавей-шая мера подавалась как необходимое возмездие со стороны властей. Декрет начинал действовать менее чем через неделю – с 5 сентября. Выходит, за эти дни должно случиться что-то необык-новенное и слишком страшное. Иначе как объяснить этот массовый террор в качестве ответной меры?
Ленин, энергично проходя по коридору, сильно постучал им в дверь. Подруги встали и засуетились. Они шли, держась за руки. У обеих было худо с глазами. Крупскую донимала давнишняя базедова болезнь, обезобразившая ее рыхлое и доброе лицо, у Каплан катастрофически отслаивалась сетчатка.
Автомобиль уже фырчал с приоткрытой, дожидающейся дверцей. Ленин сидел рядом с шофером, весь поглощенный предстоящим митингом. В такие дни он становился невнимательным. Обе женщины, похожие на салопниц, неуклюже влезли, поместились рядышком и притихли.
Ехать пришлось долго, и молчание в машине становилось угнетающим. Даже шофер Гиль выглядел монументально. Крупская не сводила своих страшных глаз с озабоченного мужа. Каплан, сидевшая рука в руке, чувствовала ее поистине материнскую тревогу. Второй год Крупскую преследовал этот безотчетный страх за мужа. Началось это с прошлогоднего июля, когда вдруг поздно ночью затрезвонил телефон и Ленин, спавший в эти дни вполуха, по-звериному, схватил спросонья трубку, выслушал и лихорадочно засобирался. Он успел выскочить из дому за несколько минут до юнкеров – до верной смерти. До тюрьмы они его конечно же не довели бы… Затем шалаш в Разливе, октябрьские дни и взятие Зимнего… Казалось бы, триумф, победа, а между тем тревога только возрастала. Совсем недавно, в марте, когда Советское правительство несколькими эшелонами поехало в Москву, «ленинский» поезд в чистом поле под Малой Вишерой внезапно был взят в клещи матросской братией. Ох эти р-револю-ционные братишки! И в страшном свете вдруг стали представать давнишние друзья-соратники: Дзержинский, Урицкий, Свердлов, Троцкий… Да, да, Троцкий – особенно!
С этим человеком, Троцким, у Крупской было связано одно интимное воспоминание, нелепое и стыдное настолько, что она не решалась рассказать о нем даже своей подруге. В эмиграции, в Париже, Троцкий выглядел богатым шалопаем. Отец, хоть и проклял его в синагоге, деньги высылал регулярно. Впрочем, время от времени Троцкий заскакивал к Ленину с Крупской перехватить несколько франков до получения очередного перевода из России… В тот раз он собрался в театр и попросил одолжить ему на вечер новенькие штиблеты Ленина (подарок тещи). О том, что произошло у Троцкого в театре, Надежда Константиновна не знает толком до сих пор. Троцкий ворвался вечером (Ленин находился в Италии у Горького) и закатил истерику. Выходило, что в театре он повстречался с Савинковым, и тот, бандит, настолько распоясался, что публично ударил его, Троцкого, по лицу. «Женщина», – сразу же догадалась Крупская. Иначе с какой бы стати… Тем парижским вечером она долго и терпеливо утешалапотрясенного театрала-кавалера и не заметила, что поздний гость, затихнув головою на ее коленях, внезапно переступил все правила приличия и принялся… принялся… Нет, ей и поныне стыдно, очень стыдно! Бедный Левушка словно обезумел. Этот бессвязный лепет, эти судорожные хватания… К счастью, мама, строгая Людмила Александровна, еще не ложилась спать и собиралась выпить чаю. Но как же было совестно – и перед мужем, и перед матерью, да и перед ним самим, перед Левушкой. Интересно, неужели это вот и есть та самая страсть, тот самый крылатый Эрос?.. Своей смутившейся душой бедная женщина догадывалась, что ее в тот, навсегда запомнившийся, вечер всего лишь подвели к запретному порогу, позволили заглянуть одним глазком, но дальше не пустили. И уж теперь не пустят никогда! Однако случай тот, потаённо-стыдный для обоих, окрасил все их отношения в дальнейшем, и многим было очень странно наблюдать ее явную симпатию к тому, кто являлся давним и непримиримым недругом ее великого мужа.
О том, что Троцкий превратился в ленинского недруга, говорило слишком многое. И виной всему – победа в октябре. Внезапно Ленин стал мешать, словно чужая спица в колесе. Прежде он был окружен друзьями и единомышленниками, теперь же… Разве не справедливо возмущается та же Дорочка Каплан? Какая-то странная тяга у Троцкого к аптекарям: Склянский, Якир, Ягода… А эти бесконечные встречи Троцкого с коварными Локкартом и Нулансом… Мирбах, посол Германии, и его совершенно непонятные связи со страшным ведомством Дзержинского… А на Ленина, как на главу правительства, жмут и торопят с золотом, в частности Берлинский банк Мендельсона. Но казначейские чиновники бастуют и не отдают ключей от сейфов… А с юга, Дона и Кубани, готовится выступить целая Добровольческая армия. Похоронив генерала Корнилова, она грозит вступить в Москву под звон колоколов!
Крупская знала, что Ленин сейчас далек от нее в своих мыслях. Он уже там, в заводском цехе, перед толпой рабочих. Власть взяли легко, но как же трудно ее удержать!
Впрочем, здесь начиналась область Большой политики, и Надежда Константиновна в силу своей болезненной рыхлости целиком подпадала под влияние подруги. Дорочка Каплан не переставала взволнованно нашептывать ей о наглых домогательствах Троцкого на власть. Как же нахально он лезет! Сумел примазаться к большевикам всего лишь год назад, на VI съезде партии, а пихается локтями и оттирает всех, как настоящий ветеран. Сначала завладел Наркоматом иностранных дел, а теперь забрал власть в армии. «Надюша, – втолковывала Каплан, – армия – это серьезно, очень серьезно!» Ее подслеповатые глаза ловили смущенный взгляд подруги. Крупская постоянно уходила от разговоров о бесцеремонном нахальстве Троцкого. Каплан порой те-ряла терпение. Что за странная индифферентность?
