— Жар-птенчика найти не успели, главный фотоснимок сделать не успели, — сказал я и повалился рядом с Дёмушкой.
И тут же мы услыхали: гремит всё сильней, и в той стороне как будто бы кто ещё и покрикивает.
— Неужто гром за Спирей за нашим гоняется? — вытаращил Дёмушка на меня огромные и совсем уж тёмно-синие от страха глаза. А я и сам вытаращился:
— Давай поглядим! Если пропадать, так знать хоть, от чего.
И мы как лежали, так и поползли, передвигая впереди себя тяжёлую корзину. А потом, мокрые, облепленные с ног до головы травой, листьями, цветочною пыльцой, приподнялись и — охнули!
БОЛЬШИЕ ДЕЛА НА СОЛНЕЧНОЙ ПРОСЕКЕ
Мы охнули от удивления.
Впереди — просека, над нею снова солнце, белые облака.
Вдоль просеки по жарким зарослям иван-чая, гремя на весь бор, движется трактор. Движется так медленно, что почти и незаметно, а за ним так же медленно и тяжело, но всё выше и выше поднимается макушкою в небеса огромная, стальная, похожая на телебашню электромачта.
Она острая вверху, широкая, разлапая внизу, и ставит её трактор на крепкие опоры-лапы туго натянутым тросом.
— Так это же папкин трактор-то! — мигом воспрял Дёмушка и стал выбираться из кустов. — Помчались к нему, помчались! А то как бы сдуру Спиридон там под гусеницы не угодил.
— Стоп! — ухватил я Дёмушку. — Спири не видать, а вот мы с тобой кое подо что попадём, это факт.
Тугой трос, натянутый между мачтой и трактором, тонко и страшно дрожал. И мне почудилось, что вот сейчас он лопнет, и тогда вся эта стальная громадина грохнется вдоль просеки и ударит настоящий гром, земля расколется пополам и всё, что есть вокруг, — цветы, сосны, мы с Дёмушкой и даже трактор с Дёмушкиным папкой — ухнет в тар-та-ра-ры!
Но спустя миг я разглядел и другое.
Чуть в стороне от мачты стоят себе покуривают да поглядывают из-под круглых, как у мотоциклистов, касок мои вчерашние знакомые монтажники, и долговязый Паша тоже здесь.
Паше не до курева: он командует трактором. Он осторожно, шаг за шагом, пятится по траве, не сводит с мачты глаз, а сам поманивает трактор обеими ладонями на себя, как поманивают маленьких ребятишек, когда их учат ходить: «Иди ко мне… Иди потихоньку… Иди, иди, не бойся… Ну вот и молодцом!»
Я так и подумал, что Паша сейчас на самом деле крикнет и трактору, и трактористу в кабине: «Ну вот и молодцом!» Ещё я быстро подумал, что если не успел снять жар-птенчика, так хоть вот эту опасную и красивую работу сниму, и схватился было за аппарат, да вновь испуганно замер.
Скособоченную мачту как будто кто вдруг придержал в синем воздухе. Её стальная макушка лезла- лезла вверх и вдруг остановилась.
Трактор пыхнул дымом. Словно конь-тяжеловоз в тугих постромках, напрягся весь, дёрнулся, буксанул и — тоже ни туда ни сюда.
Беспокойно задрав головы, застыли и монтажники. У меня ёкнуло сердце, а Дёмушка прошептал:
— У папкиного трактора силы не хватает, оё-ёй…
И он выскользнул у меня из-под рук, бросился к своему папке. Да не успел пробежать и трёх шагов, как перед ним с великим шумом и сверканием, высоко всплеснув в воздух целый фонтан росы, взвился и помчался по-над самой травой, словно диковинный белый тетерев, наш Спиря-Спиридоныч.
Он чуть не врезался в трактор. Но прянул свечой вверх, стеганул по стеклу, по железу кабины крыльями, перемахнул на ту сторону, и трактор опять рявкнул, опять дёрнулся, и высоченная мачта снова пошла, пошла, пошла, и вот черкнула макушкою по синему небу, и — встала торчком на своё законное место!
— Ура-а! — завопил Паша.
— Ура-а! — грянули его напарники.
И все они ринулись прямо под мачту, торопливо там забрякали ключами, стали привинчивать стальные опоры к крепкому фундаменту.
Дёмушка тоже возликовал:
— Спиря папке помог! Спиря трактор, как коня, подхлестнул! — залился он на всю просеку, обежал большой и устало притихший теперь трактор и скрылся за ним в истоптанных кустах иван-чая.
ПАПКА ТИМОША И ПАШИНЫ НАПАРНИКИ
Дёмушка скрылся, а я, честно говоря, даже растерялся и даже приобиделся на такую прыть. Вот, думаю, ничего себе друг! Не успел увидеть папку, так сразу и про меня, и про жар-птенчика позабыл, и про корзину с кладом.
А главное, как я теперь к Тимоше-то сам подойду, когда на мне его собственные сапоги и плащ?
Что это, скажет, за турист такой с аппаратом на шее да в чужой одёжке здесь шляется, откуда и зачем пожаловал в наш трудовой коллектив? А тут ещё Паша вот-вот вылезет с дружками из-под своей страшенной мачты и обязательно вмешается, обязательно, как вчера в избушке, что-нибудь в мой адрес и брякнет…
И я уселся рядом с корзиной, снял с неё фотоаппарат, запихнул в карман штанов и принялся стягивать с себя сапоги: «Хоть воду вылью, а то чавкают…»
И вот сижу, Тимошины сапоги вверх подмётками держу, а из-за трактора, смотрю, и сам Тимоша торопится. Слева под мышкой у него петух, правой рукой он Дёмушку за собою тянет.
Всем видом своим Тимоша под стать собственному трактору. Бежит — земля дрожит. Ростом не высок, да зато в плечах крепок. Когда-то голубая, а теперь почти чёрная от тракторной копоти рубаха ни в вороту, ни в застёжках на груди не сходится, а ручищи таковы, что даже и грузноватый Спиря сидит там у него под мышкой на подставленной ладони, как махонький цыплёнок в лукошке.
Сидит Спиря тихо, не барахтается. Видно, хозяина своего старшего сразу признал. А Дёмушка семенит рядом, хохочет, всё что-то объясняет отцу.
И вот Тимоша тормознул, чуть не окатил меня светлой водой из лужицы, сказал неожиданно спокойным голосом:
— Привет!
А потом усмехнулся и сразу стал похож на Дёмушку. Только на очень тяжеловесного Дёмушку, и белая голова — без шапки и без вихорка.
Усмехнулся он так, как будто мы были знакомы с ним целый век:
— Что ж ты, паря-матушка, сапоги такие драные надел? У меня там, в чулане, и поновей есть. Взял бы да и выбрал.
Отпустил Дёмушкину руку, протянул чумазую ладонищу мне:
— Спасибо!
Я как сидел на траве, так и встать не успел, лишь рот раскрыл удивлённо:
— За что?
— Как за что? За выручку.
А глаза у Тимоши лукавые, и в них тоже смех:
— Выручили, выручили. Подхлестнул Спиря мой трактор в самый трудный момент.
И вот, смотрю, и шеф Паша рядом. И его помощники тут как тут. Оба молоденькие, румяные; оба
