основным центрам опять-таки разместить своих сыновей. Вызванный Владимиром из
Новгорода сын Мстислав (1076 — 1132) в целом стремился продолжать линию отца. Он занимал Киевский стол с 1124 г. В конце 20-х гг. XI в., по соглашению с Византией, ему удается отправить в ссылку полоцких князей вместе с их семьями. В Полоцке был посажен сын Мстислава Изяслав, а в Киеве князю удавалось поддерживать сотрудничество с митрополией и городскими верхами. По основным же центрам, как в свое время и Владимир, Мстислав постарался разместить своих сыновей. В Новгороде Мстислава заменил его сын Всеволод, а Ростислав — сын от второй жены — получил Смоленск.
Усобицы продолжались и при Мстиславе, хотя и не в уделах, оставленных Владимиром Мономахом. Основная борьба шла у потомков Святослава из-за Чернигова. Всеволод Ольгович выгнал из Чернигова своего дядю Ярослава Святославича, разграбив его имение. Ярослав ушел в Муром (у Татищева есть добавление, что сына Святослава он оставил в Рязани). Мстислав в свое время дал обещание поддерживать право Ярослава на Чернигов, но Всеволод привел еще семь тысяч половцев. Мстислав собирался выступить в защиту Ярослава, но созванный по инициативе игумена Андреевского монастыря Григория церковный собор снял с Мстислава клятву-обязательство и взял вину на себя ради предотвращения кровопролития. По летописи, Мстислав до конца дней все-таки винил себя за то, что не сдержал слова, данного Ярославу. Но в данном случае он, возможно, и лукавил, поскольку Всеволод был его зятем. Тем не менее летописцы довольно дружно оправдывают и прославляют Мстислава как идеального правителя.
Мстислав умер в 1132 г. в возрасте 56 лет. В.Н. Татищев, имевший иные, нежели в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях, данные сообщает или заключает собственную оценку: «Он был великий правосудец, в воинстве храбр и добро-распорядочен, всем соседем его был страшен, к поданным милостив и рассмотрителен. Во время его все князи жили в совершенной тишине и не смел един другаго обидеть. Сего ради всии его именовали Мстислав Великий. Подати при нем были хотя велики, но всем уравнительны, и для того всии приносили без тягости».
Это заключение Татищева интересно уже потому, что «Поучения» Владимира Мономаха Татищев не знал: оно сохранилось только в Лаврентьевской летописи. А Мстислав вроде бы следовал «Поучению» отца. Указание на «великие подати» тоже предполагает какой-то источник, бывший в руках Татищева. В этой связи представляет интерес и указание источника Татищева, что Крестина — супруга князя («Хрьстина» в Новгородской Первой летописи) не датская принцесса, как принято считать в литературе, а дочь новгородского посадника. Крестина умерла в 1122 г. и Мстислав, будучи в Киеве, женился на дочери умершего в 1118 г. новгородского посадника Дмитрия Завидца. Во всяком случае, Мстислава до конца его дней больше занимали дела Северной Руси и к Новгороду, где он пробыл более 20 лет, он был привязан, пожалуй, больше, чем к Киеву.
И последний его поход — возобновление дани с племени чудь, являвшемся данником Руси еще в IX в.
§ 2. ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОЙ ДРЕВНЕЙ РУСИ
Картину общественно-политического устройства Древней Руси в IX—XI вв. определяли не только и не столько личные качества князей или экономические отношения, сколько этносоциальные традиции различных народов, образовавших Древнерусское государство. А таких традиций, напомним, было несколько, причем они противоречили друг другу. Напомним, что в этническом отношении даже «род русский» не был един, и каждая из этнических групп «руси» привносила в общественно-политический строй Древнерусского государства какие-то свои особенности. Следовательно, мы должны видеть очень сложную картину общественно-политических отношений в Древней Руси IX—XI вв. Она представляет собой не только противоречие между «Землей» и «Властью» («родом русским»), как между славянским и неславянским этническим элементами, но и противоречия внутри самого «рода русского», как тоже полиэтнического конгломерата. Следует также учитывать противоречия между Северной Русью с центром в Новгороде и Южной Русью с центром в Киеве. В обоих центрах сложились во многом различные общественно-политические традиции, которые сохранялись очень долгое время.
В данном случае требуется более основательно рассмотреть институты управления, утвердившиеся в Древней Руси в этот период, их взаимодействия и характер государственности в целом.
Можно обратить внимание на то, что восточные славяне в IX в. были объединены в большие союзы племен, границы между которыми определяются разными типами височных колец, а никак не укрепленными полосами. И летописное свидетельство V о том, что славяне «живяху в мире», вполне соответствует действительному положению.
С русами дело обстояло гораздо сложнее. Восточные авторы часто представляют русов народом, который вообще не имеет пашен, а кормится лишь за счет ограбления славян, заодно захватывая славян в плен и продавая их в Булгаре и Хорасане (речь, следовательно, идет о русах, промышлявших по Волго-Балтийскому пути). Названия Днепровских порогов, воспроизведенные Константином Багрянородным, также свидетельствуют о сохранении двуязычия у части русов (в данном случае, русов-алан из Прибалтики). И, конечно, до слияния нравственно- психологического и организационного между славянами и русами, а также между самими русами было еще очень далеко.
Разные нравственные критерии полян-русов и древлян во времена Игоря зафиксированы не только рассказом об их обычаях, но и в летописной статье об убийстве древлянами Игоря и мести Ольги. Симпатии летописца, конечно, на стороне Ольги. Но он сохраняет знаменательную фразу прибывших к Ольге древлянских послов: «Мужь твой аки волк расхищая и грабя, а наши князи добри суть, иже распасли суть Деревьску землю». И еще один важный факт — «лучьшие мужи, иже держаху Деревьску землю» (очередное обманутое Ольгой посольство) были избраны всеми древлянами.
Здесь мы подходим к проблеме общественно-политического управления славянских племен, которое определялось их территориально-общинным устройством. Известно, что главным органом управления у славян было вече. Впервые термин «вече» употреблен в «Повести временных лет» в связи с осадой печенегами Белгорода в 997 г. (запись, возможно, и более поздняя). Горожане собираются на вече, поскольку «от князя помочи нету». Но из легендарного рассказа о «белгородском киселе» следует, что вечевая практика была явлением обычным, хотя в Киеве, видимо, княжеская власть и противодействовала такого рода собраниям.
По отрывочным сведениям трудно судить о характере вечевых собраний, способах их проведения. Но вечевая система работала практически во всех русских городах, а уровень представительства решался в зависимости от характера обсуждаемых вопросов. Конечно, фантастичны предположения тех авторов, которые представляют вече неуправляемым собранием, где вопросы решаются «гулом»: какая сторона громче кричит. Описания подобных собраний в поморских городах рисуют совсем иную картину. Собрания проходили весьма организованно и выступать перед ним простому участнику его можно было после того, как председательствующий обратится за разрешением к вечникам, т.е. участникам вече. По старой традиции на подобных собраниях всегда имели право голоса жрец, хранитель обычаев и поэт-певец, хранитель памяти народной.
В науке вопрос о вече оказался дискуссионным. Большинство ученых XIX и начала XX столетия видели в вече демократический институт (И.А. Линниченко, В.И. Сергеевич, М.В. Довнар-Запольский, В.О. Ключевский). Расхождения советских историков во многом определялись «классовым подходом». При этом Б.Д. Греков, М.Н. Тихомиров, в известной мере И.Я. Фроянов видели в вече демократический институт, в котором о своих претензиях могли заявить и социальные низы. В.Т. Пашуто, В.Л. Янин и некоторые другие смотрели на вече как на собрание феодальных верхов, защищающих свои классовые привилегии.
Вече, несомненно, эволюционировало. Но исток его надо искать в общинном устройстве.
