тверские летописцы славили за это Михаила, но «кашинцы» не собирались смиряться ни перед Михаилом, ни перед Ольгердом.

Соотношение сил в тверских усобицах, как это часто бывало, изменили природные катаклизмы — «мор» 1365 г. Мор унес все семейство князя Константина Михайловича (третьего сына Михаила Ярославича и зятя Юрия Даниловича, самого «промосковского» из тверских князей). Ряд уделов перешел во владение Михаила Александровича. На часть удела Семена Константиновича претендовали двоюродные братья Михаила — Василий и Еремей, которые обратились за помощью к московскому князю.

Алексий поручил разобраться с этим делом тверскому епископу, а тот поддержал Михаила, видимо, на том основании, что удел перешел к нему «законно», через завещание. Василий Михайлович и его племянники (сыновья Константина), естественно, не согласились с таким решением. Они потребовали митрополичьего суда над владыкой Василием, и этот суд состоялся. Алексий решительно занял сторону жалобщиков. Рогожский летописец сообщает, что тверскому владыке пришлось перенести в Москве «истому и протор велик» («протор» — в данном случае судебные издержки и иные вынужденные траты). В самой Твери Василий Михайлович вместе с недовольными князьями и кашинской ратью «многим людям сотвориша досаду бесчестием и мукою и разграблением имения и продажею без помилования». В 1367 г. и сам Михаил был вызван в Москву Дмитрием и Алексием, где его тоже «держали в истоме», «и Городок отняли и часть отчины княжи Семеновы» (Городок — позднейшая Старица, укрепление, построенное Михаилом на Волге). Князя заставили подписать «докон-чание», ставящее его в фактическое подчинение Москве. Согласно Рогожскому летописцу, от худшего тверского князя спас ордынский посол Чарык, вступившийся за Михаила.

Из летописей неясно, когда Михаил Александрович (1333—1399) стал великим князем Тверским. Вероятно, это произошло после кончины Василия Михайловича в Кашине 24 июля 1368 г. Ясно также, что в Орде склонны были поддержать Тверь и Литву в связи с явным усилением Московского княжества и включением юного Дмитрия в активную политику. В Городке появился московский наместник вместе с князем Еремеем — одним из искателей справедливости при определении судьбы удела Семена Константиновича. Но Михаил явно не собирался соблюдать данные Москве обязательства, поэтому Москва направила в помощь своим наместникам большую рать, и князь Михаил бежал в Литву к князю Ольгерду за помощью.

Дальнейшие события в летописях обозначаются как «Первая Литовщина». В походе Ольгерда на Москву участвовали практически «вси князи литовьстии», Михаил Тверской, а также «Смо-леньская сила» (за Смоленск шла борьба Литвы и приверженцев самостоятельности смоленского княжества). Летописец (видимо, тверской) не без восхищения рассказывает о достоинствах Ольгерда как полководца: никто обычно не знает, куда направляется собранная им рать, дабы об этом не могли проведать враги.

В Москве о приготовлениях Ольгерда не знали, а когда узнали — времени для подготовки достойной встречи уже не было. Посланный навстречу «сторожевой полк», набранный в Москве, Коломне и Дмитрове, не мог остановить наступления значительно превосходящих сил. Литовцы разорили западное порубежье Московского княжества. Затем Ольгерд стремительно направился к Москве. А в Москве решили сжечь посады и закрыться в только что построенном каменном кремле. Простояв под городом три дня и три ночи, Ольгерд сжег и разграбил окрестности, но Москву не взял и вернулся в Литву.

Из-за крайней запутанности хронологии в летописях и неоднократных поздних редактирований сегодня трудно восстановить даже последовательность дальнейших событий. Видимо, сразу после отхода Ольгерда Алексий отлучил от церкви Михаила Александровича, смоленского князя Святослава Ивановича, а также тверского владыку Василия. В Константинополь посыпались жалобы на митрополита из Твери и Вильны. Патриарх Фило-фей засыпает Алексия запросами и рекомендациями, упрекая в приверженности только Московскому княжеству и князю Дмитрию Ивановичу. Главным оправдательным аргументом у святителя было напоминание о том, что литовский князь — огнепоклонник, грабивший и убивавший православных христиан. Но нажим Константинополя при враждебной позиции Мамая и тяжелых последствиях «Первой Литовщины» вынудили уступить. Рогожский летописец сообщает, что «москвичи отступились опять Городка и всее чясти княжи Семеновы князю великому Михаилу Александровичу, а князя Еремея отъпустили с ним в Тферь».

Призывы Константинополя к митрополиту встать над распрями и мирить всех со всеми, конечно, не были искренними. Исихастов беспокоила перспектива отделения наиболее энергичной части «Русской» митрополии от главной с их точки зрения задачи: борьбы с католической Европой. Алексию удавалось выдвигать аргументы (вроде борьбы с язычниками и теми же католиками), на которые у патриарха возражения не могло быть, а открытым текстом в Византии говорить не могли. Поэтому, с одной стороны, на поиски «компромата» направляются соглядатаи (что-то вроде «комиссии» по проверке деятельности Алексия), а с другой - оказывается поддержка отнюдь не христианским структурам, способным поставить заслоны претензиям Москвы. Так складывается неафишируемый блок «Константинополь — Вильна — Орда Мамая».

Весьма сложное внешнеполитическое положение Московской Руси требовало сдержанности и осторожности в проведении и внутренней политики, в частности, по отношению к недавним соперникам Москвы в борьбе за титул «великого князя Владимирского». По способности предвидеть события, по умению наступать, а по необходимости отступать — равного митрополиту Алексию не было ни на Руси, ни у ее неспокойных соседей. И в условиях, когда титул «великого князя» носил отрок и затем юноша Дмитрий, Алексий, фактически возглавляя и церковную, и светскую власть, почти незаметно, но неуклонно укреплял сам город Москву и его роль как центра объединения Северо-Восточной Руси.

В этом отношении Дмитрий Иванович (1350-1389) имел возможность пройти дипломатическую школу весьма высокого качества. Но князь должен быть всегда готовым взять в руки оружие и идти во главе войска. И хотя Дмитрий рано проявляет в этом определенную самостоятельность, он вместе с тем рано выделяет из своего окружения талантливых полководцев, которым готов отдать лавры победителей. Среди них с самого начала выделяется двоюродный брат Дмитрия Владимир Андреевич (1353—1410), княживший в Серпухове, а также прибывший с Волыни Дмитрий Михайлович Боброк (до 1356 — после 1380).

Вскоре после отхода литовского войска от разоренной Москвы, в 1370 г. Дмитрий посылает рать «воевать Брянск», который всегда представлял большой интерес и для Алексия. Но «того же лета» Михаил Александрович Тверской вновь «поехал в Литву», а оттуда отправился к Мамаю выпрашивать ярлык на великое княжение. Москвичи и волочане начали воевать тверские волости, а из Орды Михаилу привезли ярлык на Тверское княжение. Пути его возвращения в Русь были перекрыты заставами — его искали, дабы перехватить, но Михаилу с небольшой дружиной удалось снова уйти в Литву. В итоге же последовала «Вторая Литовщина», в том же составе, что и первая. Посады Москвы Ольгерд пожег, но кремля снова взять не смог. А на помощь Дмитрию пришли Владимир Андреевич и рязанская рать с Владимиром Пронским. Ольгерд «убояся» и сам стал просить мира. Дмитрий соглашался на перемирие, а Ольгерд предложил заключить «вечный мир», заодно желая скрепить его брачным союзом между своей дочерью и князем Владимиром Андреевичем Серпуховским.

Именно в это время восемнадцатилетний Владимир Андреевич был замечен как умелый и честолюбивый полководец, и московский князь делится с ним территориальными приобретениями. Если в «докончании» 1367 г. значатся лишь еще переданные Иван Ивановичем своему младшему брату Андрею «Рязанские места» по Оке, то в «докончании», составленном в середине 70-х г.г. появится «Дмитров с волостьми», перешедшие к Владимиру Андреевичу. Передача Владимиру Андреевичу этих земель существенна, между прочим, уже потому, что в них находился Троицкий, монастырь, возглавляемый почитаемым на Руси подвижником Сергием Радонежским.

«Докончание» 1371 г. и «вечный мир» были выгодны литовской стороне, поскольку Святослав Смоленский, Михаил Тверской и Дмитрий Брянский оставались под «отеческой» опекой Ольгерда, а один из его послов, Борис Константинович, по всей вероятности, упомянутый выше князь Городецкий, впоследствии доставит Москве много неприятностей. Сама инициатива брака со стороны отца невесты (а не жениха, как это было принято), очевидно, предполагала изоляцию московского князя от наиболее влиятельных его приверженцев. Князю Дмитрию великодушно оставляли лишь Олега Рязанского, Владимира Пронского, т.е. князей, которые не слишком дружно жили между собой и у которых (прежде всего у Олега) было много

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату