нечаянного супруга. В следующем году отец Марфы коломенский сын боярский Василий Большой Собакин был пострижен в Кириллов монастырь, а трех его племянников казнили по обвинению, что они будто хотели царя «чародейством извести». Церковь признавала законными только три брака. Пришлось созывать церковный собор, который 29 апреля 1572 г. разрешил царю четвертый брак с Анной Колтовской, уже через год сосланной в монастырь. Далее последовало еще три брака, уже без церковного благословения, ибо церковь не могла пойти против канона.
Распри и беспринципная борьба в самой опричнине привели к тяжелейшей трагедии — крымский хан Девлет-Гирей 24 мая 1571 г. беспрепятственно сжег Москву, а опричное войско не смогло его остановить. По сообщению летописи, «Москва згорела вся: город и в городе государев двор и все дворы и посады все и за Москвою: и людей погорело многое множество, им же не бе числа; и всякое бо-гатество и все добро погоре». В итоге и «хоронити некому было». Англичанин Ускомби, находившийся в это время в Москве, сообщал в письме, что многие русские «были уведены крымскими татарами... Крымцы возвратились восвояси с чрезвычайной добычей и бесчисленным множеством пленных». С одной стороны, крымцы, а с другой — неистовость царя погубили много людей, так что «народа уцелело мало».
Вскоре Девлет-Гирей решил повторить набег, рассчитывая теперь легко завоевать всю Россию. В районе Серпухова татарское войско переправилось через Оку, но земское войско во главе с М.В. Воротынским нанесло татарам сокрушительное поражение при Молодях (45 км от Москвы).
Поражение опричников и победа земцев имели, естественно, определенный психологический эффект. В 1572г. царь вынужден был объявить об отмене опричнины. И хотя сам царь остался тем же капризным деспотом, нараставшая разруха в стране сокращала даже и возможности творить зло. В том же году царь пишет «завещание» (закончено оно не было), в котором кается во множестве своих прегрешений и преступлений. Но, как и ранее, слова уничижения были либо неискренними, либо отражали постоянные перепады в настроении самого царя.
В 1575 г. царь разыграл еще одну форму «отречения», вызвавшую недоумение и у современников, и у историков. Он объявил находившегося на русской службе татарина Симеона Бекбулато-вича «великим князем всея Руси», себя же обозначал как «князя Московского». Конечно, реальную власть не отдавал, а Симеон Бекбулатович был не из числа тех, кто за власть боролся. Думается, что В.И. Корецкий нашел правильное объяснение очередным причудам самодержца. Иван Грозный постоянно был окружен прорицателями и астрологами, поскольку верил он больше всего в нечистую силу. Странное поведение Ивана Грозного на сей раз вызывалось тем, что кто-то из прорицателей предрекал смерть царя Московского в 1575 г. Симеон Бекбулатович и должен был принять на себя этот удар. Но год прошел, ничего не случилось, и царь вновь расположился на троне.
Между тем продолжалась Ливонская война, и дела в ней шли все хуже и хуже. Датский принц Магнус, владевший старым русским островом (Ейсюсле — в исландских сагах, Эзель — в немецкой транскрипции), бывший некоторое время союзником России, готовил измену. Главное же — опричнина настолько разорила страну и подавила чувство сопричастности к судьбе страны практически у всех слоев населения, что воссоздать вполне боеспособное войско было невозможно.
Весной 1579 г. царь в очередной раз серьезно заболел. В Александрову слободу были вызваны бояре и высшее духовенство, которым царь объявил, что преемником его будет старший сын Иван и призывал верно служить будущему государю. Иван Иванович (1554—1581) пользовался и без того большим уважением в земстве, а теперь становился центром притяжения многих из тех, кто старался держаться в стороне от более чем непостоянного царского двора. Царевич действительно понимал государственные интересы и настаивал наактивной политике в отношении противостоящих в войне стран и активизации военных действий, будучи всегда готовым возглавить собранные в кулак русские военные силы. Но царь выздоровел, и успехи сына теперь вызывали у него ярость.
Отношения у сына с отцом и ранее складывались весьма непросто. Царь отправил в монастырь двух жен, которых сам же и выбрал для сына. Не жаловал он и третью жену сына, Елену Шереметеву, поскольку считал Шереметевых вообще своими врагами. Старший из Шереметевых — Иван Васильевич Большой -побывал в тюрьме, подвергся пыткам и ушел в монастырь, спасаясь от преследований царя, второй — Никита — был казнен. Младших царь тоже обвинял в «изменах», но один из них погиб под Ревелем, а другой в 1579 г. попал в плен к полякам и перешел на службу к Стефану Баторию.
Трагическая развязка наступила в 1581 г. Разные источники рисуют примерно одну и ту же картину. Царь зашел в покои сына и увидел лежащую на скамье его беременную жену в нижнем платье (на женщине должно было быть не менее трех рубах, чтобы считаться одетой). Царь начал колотить сноху посохом. На шум в комнату вбежал Иван и якобы бросил отцу упрек: «Ты без всякой причины отправил в монастырь моих первых жен, а теперь ты и третью бьешь, чтобы погиб сын, которого она носит в чреве». Грозный действительно не хотел наследника от Шереметевой. От побоев она разрешилась от бремени уже в следующую ночь, но внук царя родился мертвым. Избил царь и сына, пытавшегося защитить жену. Иван был тяжело ранен в голову и на пятый (по другому источнику на одиннадцатый) день — 19 ноября — умер.
В феврале 1582 г. царь собрал Боярскую думу и обратился к ней с длинной речью. Он вновь объявил о намерении уйти в монастырь, признал, что наследник умер от его «грехов», но не прояснил в какой форме эти «грехи» выразились. Думе была предложена кандидатура второго царевича Федора Ивановича, но, зная, что Федора никто всерьез не принимал, Иван Грозный позволил боярам выдвинуть какую-нибудь свою кандидатуру. Естественно, никакой «своей» кандидатуры бояре выдвигать не стали, понимая, что и «кандидатуру», и тех, кто ее выдвинет, царь казнит. В итоге бояре согласились признать преемником Федора Ивановича, а царя просили повременить с пострижением, пока дела в стране не наладятся.
Как и обычно, царь присматривался, кто из бояр для него в настоящее время наиболее опасен. Теперь под подозрение попали Шуйские. Василий Иванович Шуйский, будущий царь, был арестован и затем передан на поруки его младшим братьям. Таким образом, царь как бы связал их общей ответственностью. Но соотношение сил опричников (остававшихся при царе и после отмены опричнины) и земства заметно и даже резко изменилось в пользу земства, которое только и располагало боеспособными воинскими соединениями. Царь теперь разыгрывает роль благодетеля, кается в прошлых грехах, обильно раздает монастырям вклады по «прощенным» им задним числом жертвам репрессий. В марте 1582 г. Боярская дума приняла закон о суровом наказании лиц, подающих ложные доносы (особенно суровым казням подвергались холопы, доносившие на своих господ). Но царь, по существу, уходил отдел, поскольку был уже неспособен творить даже зло.
Последней (обычно считают седьмой) женой Ивана Грозного стала Мария Федоровна Нагая (ум. 1612 г.), на которой он женился в 1581 г. и от которой родился его последний сын Дмитрий. Но едва женившись, и даже после рождения сына, царь усиленно сватался к племяннице английской королевы Марии Гастингс. Конечно, он получил отказ, и на его психическое состояние этот факт тоже произвел определенное впечатление. Последние полтора года жизни он находился в полной растерянности, а его попытки привлечь Англию в союзники, равно как и намерения вообще уехать в Англию, и в Англии, и в России воспринимались как бред безнадежно больного человека. 18 марта 1584 г. Иван Грозный скончался, оставив стране тяжелейшее наследство.
Ливонская война началась до опричнины и закончилась после ее крушения. Между тем они были тесно связаны в различных отношениях. Они были порождены одними и теми же причинами — явным расколом царя со своими ближайшими советниками и стремлением его к безграничной власти. Именно поражения на фронтах Ливонии побудили царя окончательно отказаться от земского строя и придумать для себя «опричнину». Введение же опричнины в конечном счете привело к поражению России в Ливонской войне. И прав был упомянутый выше дьяк Иван Тимофеев, написавший в начале XVII в.: «Не может стоять государство, разделенное надвое».
