А сундук под боковыми ударами ветра начал сползать с Меридиана.
Он так накренился, что мог вот-вот опрокинуться. И без Стёклышка невозможно было разглядеть, куда и как его направить.
Вот ударил ещё один ветровой порыв, петух вскричал:
«Ай!» — и мы повалились.
«Прощай, Страна Моего Детства! Прощай, Бабушкин Двор!» — подумал я и зажмурил глаза. Но, к счастью, наш зонтик-выручалочка недаром был похож на парашют. С ним я очень удачно приводнился, вернее, при-сун-ду-чился. Я опять угодил прямёхонько в сундук, который качался на волнах, как лодка.
— Ура! Живём! — закричал я и огляделся.
И опять мои волосы встали дыбом!
И не только встали, а зашевелились, потому что… петуха… в сундуке… не было!
Я заревел. Я заголосил так, что, наверное, заглушил бы пароходную сирену, если бы она гудела даже рядом. Но пароходов поблизости тоже не было, а мой друг, мой капитан Коко погиб в бездонной пучине. Это точно! Это несомненно. Ведь петухи плавать не умеют.
Я представил себе, как зубастые акулы подбираются к несчастному капитану, как таращатся вокруг него пучеглазые крабы, и залился слезами ещё сильнее. Залился и стал вглядываться: не плывут ли где хоть петушиные перышки? Но всё было напрасно. От Коко не осталось и перышек…
А буря не унималась.
Волны швыряли сундук то вверх, то вниз. Его начало захлёстывать, и мне пришлось лечь и опустить крышку. Так было безопаснее.
Я оставил только маленькую щёлку для зонтика, и штормовой ветер наполнил его. С грустью я покинул печальное место, где потерял друга. Не исполнилась его мечта, не удалось ему доехать до города Валяй-Форси…
Буря уносила меня всё дальше и дальше. Сундук швыряло из стороны в сторону, как на качелях. Штаны и майка на мне вымокли. Да и вообще, чем дальше я плыл, тем становилось холоднее и холоднее.
Однажды под крышку залетела снежинка, и я подумал, не обратно ли к Северному полюсу уносит меня. Не раскрывая сундука, я натянул на себя всю свою бывшую городскую одежду, которая, к счастью, находилась под рукой. И очень грустный, очень одинокий стал ждать, когда кончится буря.
Утихло только к вечеру. Лишь тогда я осмелился отбросить крышку сундука вверх и огляделся.
Океан по-прежнему был тёмным, угрюмым. Небо хмурилось. Но далеко впереди опять стало проблёскивать солнышко, и под его лучами на горизонте что-то белело, поднимаясь из воды.
«Не то земля, не то облако», — гадал я и всматривался в белое пятнышко.
Оно заметно росло, оно приближалось, и скоро я увидел огромную гору, покрытую снегом и льдом. Рядом возвышались другие горы, поменьше, но и они были укрыты снегами.
Прибой плескал в крутые склоны, обламывал их, на побережье грудилось ледяное крошево.
Недалеко от берега плавали айсберги — великанские ледяные глыбищи. Полупрозрачные, голубоватые, они отражались в океане, как стеклянные дворцы.
И повсюду — на айсбергах, на льдинах, на берегу — суетились потешные чёрно-белые фигурки, удивительно похожие на маленьких музыкантов во фраках.
И я понял, что ветер затащил меня не на Север, но в такое место, где нисколько не теплее и не лучше.
Я понял, что передо мной Антарктида — страна пингвинов. Я поёжился и сказал сам себе:
— Ну вот, любитель путешествий! Ты удрал от полиции, вышел почти сухим из океана, но теперь погибнешь от холода и голода среди айсбергов и льдов.
И тут мне вдруг послышалось: кто-то где-то кричит.
Я привстал и увидел на волнах — нет-нет, не пингвина! — а живого-преживого капитана Коко!
Я подумал, что с горя мне мерещится, ущипнул себя за ухо, но в открытом океане в самом деле кричал петух!
Он плыл! Он из последних сил подгребал к сундуку.
Я тоже чем попало — руками, ладонями, зонтом — стал грести навстречу, схватил петуха за гребень и втащил в сундук. И сразу понял, почему Коко не утонул.
Он плыл… в калоше!
Да, да! В огромной старой калоше из той самой пары, которую бабушка весной надевает на валенки. Калоша во время аварии выпала из сундука, петух забрался в неё и остался жив.
Мы так радовались встрече, что даже забыли о своей беде. Но мы тут же дали друг другу слово никогда не загадывать и не отгадывать загадок на вахте. Особенно про осьминогов. И всегда быть начеку, чтобы опять где-нибудь не влопаться в неприятность.
Но думаете, петух после этого посмирнел? Ничуть!
Как только он увидел пингвинов, сразу засуетился, заволновался:
— Смотри! Смотри! Там птицы! Там одни только птицы! Они приветствуют нас! — орал он с прежним азартом. — Смотри! Они машут нам крыльями! Ведь это же чудесно! Ведь это же… — И тут Коко так уставился на меня, будто в голову ему пришла гениальная мысль.
Он пару мгновений беззвучно раскрывал клюв, потом выпалил:
— Слушай! Ведь это Валяй-Форси! Я уверен — это Валяй-Форси! — И он так обрадовался, так запрыгал, что снова чуть не угодил за борт.
— Дружище! — горланил он. — Одолжи мне свой городской костюм! Я так обтрепался за дорогу, что и птицам показаться стыдно. У меня, наверное, такой вид, что и куры не признают.
Вид у петуха был действительно не из лучших: от холода гребень посинел, перья топорщились.
Я не стал его расстраивать, а молча скинул пиджак и укутался шалью.
Месье, капитан Коко, не теряя времени, начал готовиться к выходу на берег.
Со дна сундука он выкопал и разложил перед собой все фантики от конфет, картонку с пуговицами, два обрывка бус и полдюжины старых значков. А потом, как будто примеряясь глянул на мои брюки… Но я быстренько затянул на себе пояс потуже, и петух стал наряжаться в то, что имел.
Сначала он облачился в пиджак, подвернув и пришпилив булавками рукава и полы. Затем развесил на груди и животе значки, бусы, пуговицы и фантики.
Издали вся эта мишура вполне смахивала на ордена бусы выглядели как цепочки от часов, и петух был очень доволен.
А кончив наряжаться, он придирчиво осмотрел свои синие от холода лапы, вздохнул и произнёс:
— Как жаль, что не захватили сапожный крем. Надо было бы почистить сапоги.
Я расхохотался, но петух даже не взглянул на меня. Все его мысли были там, на берегу.
Глава восьмая
ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ИМПЕРАТОРСКИХ НАСЛЕДНИКОВ
Высадка прошла удачно. Я нашёл спокойную бухточку и привязал сундук шпагатом к большому обломку льдины.
Капитан ступил на берег первым. Важный, разодетый, разукрашенный, он направился прямо к пингвиньей толпе. И как только поравнялся с нею, залихватски крикнул:
— Здорово, братцы! Привет вам, славные жители Валяй-Форси! А где же куры? Они что, стесняются меня?
Пингвины удивлённо развели крыльями и уставились на петуха круглыми глазами.
Конечно, человечьего языка они не понимали, а петух продолжал им хвастливо кричать:
— Что же вы молчите, братцы? Разве вам не нравится мой генеральский мундир? — И повернулся так, что все украшения сверкнули, звякнули.
С начищенных значков едва не сыпались искры.