оттененные глубокими глазными впадинами. В глазах застыл испуг. Но он быстро исчез, когда мы представились.
— Вы фотограф Левинтер?
— Да, я.
— Вы были узником Яновского лагеря?
— Да, был.
Излагаем цель визита, приносим свои извинения, что пришли в столь поздний час. Левинтер оказался очень приветливым хозяином и щедрым рассказчиком. Ему и его жене удалось через заранее сделанный подкоп бежать из лагеря, унеся с собой значительную часть отснятых пленок и некоторые фотографии.
Подробный рассказ о событиях, запечатленных на каждом кадре пленки или фотографии, потребовал бы довольно обширного повествования. Здесь же я хочу написать об истории одной такой фотографии, свидетельствовавшей о беспредельном цинизме нацистов. Это фотография оркестра Яновского лагеря.
Итак, после многочасового разговора с Левинтером у нас в руках оказалось большое количество фотодокументов из жизни Яновского лагеря, в том числе и этот единственный в своем роде фотодокумент, подтверждавший, что рассказы оставшихся в живых узников Яновского лагеря о расстрелах под музыку — не плод больного воображения, расстроенного гитлеровским изуверством. На фотографии был запечатлен сомкнутый круг музыкантов, в центре его — дирижер, а в стороне стоят офицеры и солдаты СС во главе с начальством лагеря. На Нюрнбергском процессе мир услышал многочисленные свидетельства о расстрелах узников под музыку во многих фашистских лагерях смерти, но это было потом. А сейчас на Львовщине мы столкнулись с таким фактом впервые. Поэтому и старались восстановить жестокую истину во всех ее подробностях.
Во время массовых арестов представителей интеллигенции очередь дошла до профессора Штрикса. И когда в одну из ночей настойчиво постучали в его квартиру, профессор спокойно спросил стучавшихся, кто им нужен. Услышав ответ, он сам отворил дверь, понимая, что настал и его черед.
В прихожую вломились два эсэсовца.
— Одевайтесь, да поживее. Нам угодно, чтобы вы следовали за нами.
Жена бросилась к саквояжу, заранее приготовленному к этому визиту. Они ждали ареста со дня на день. Весь город в те дни жил в мучительном страхе.
— Вот и все, — сказал профессор, посмотрев на старого и преданного друга — беккеровский рояль, одиноко и беззащитно стоявший посреди комнаты.
Начальник Яновского лагеря, преуспевающий обер-штурмфюрер СС Густав Вильгауз встретил профессора с улыбкой.
— Вот и хорошо, господин Штрикс, чувствуйте себя здесь как дома. А теперь о деле. Представляю — мой помощник Рихард Рокито, ваш коллега по профессии, человек, надо сказать, с большой выдумкой. Он предложил осчастливить обитателей нашего хозяйства музыкой хорошего оркестра. Рокито в этом отношении классный специалист, он играл в ночных кабаре Польши и знает благостное влияние музыки на уставший организм человека. У нас здесь много уставших, и вы должны нам помочь облегчить их участь…
— Будете играть наши мелодии, вам надо только их аранжировать, а затем вы останетесь в оркестре, мы обеспечим вас питанием и жильем, и вы сможете заниматься своим любимым делом.
На этом начальник лагеря Вильгауз счел разговор законченным. Профессор поднялся, оглянувшись на автоматчика с овчаркой в дверях кабинета. И ему стало ясно, что теперь действительно конец. Отсюда живыми не уходят.
Музыку Вильгауз и Рокито заказали другому заключенному, имя которого тогда нам установить не удалось. Оставшиеся в живых узники лагеря говорили, что это было траурное произведение, насыщенное глубоким трагизмом, буквально крик отчаявшейся человеческой души.
Всю мучительную безысходность существования узников Яновского лагеря выразил композитор в мелодии, названной заключенными «Танго смерти».
— Кровь стыла в жилах и сердце цепенело, когда оркестр исполнял «Танго смерти», — говорили свидетели.
Мы пытались разыскать ноты или хотя бы людей, способных восстановить по памяти эту трагическую мелодию. Ведь лагерный оркестр исполнял ее ежедневно почти два года подряд, и за это время под звуки танго было уничтожено нацистами более двухсот тысяч человек. Но когда мы попросили бывших узников воспроизвести, пусть даже приблизительно, тему траурного сочинения, у них не хватило душевных сил заставить себя предаться страшным воспоминаниям.
Мы хорошо понимали этих людей и чувствовали, как трагически переплелись в их сознании звуки танго, треск пулеметных очередей, предсмертные крики обреченных и горы трупов, завершавшие эту страшную картину. От попыток предъявить в качестве обвинительного документа ноты пришлось отказаться. «Танго смерти», родившись в лагере, в нем и похоронено вместе с оркестрантами, которых уничтожили гитлеровцы, когда советские войска стремительным броском, продолжая освобождение украинской земли, летом 1944 года вышли на ближние подступы ко Львову.
Летом 1965 года у нас в стране проходил процесс над группой предателей, которые, как это было установлено в ходе судебного разбирательства, участвовали в пяти массовых расстрелах узников Яновского лагеря. Эти подсудимые подтвердили выводы Чрезвычайной государственной комиссии о том, что расстрелы заключенных в Яновском лагере проводились фашистами под музыку лагерного оркестра, исполнявшего «Танго смерти».
Свидетельница Анна Пойцер, работавшая судомойкой в солдатской кухне лагерной охраны, рассказала о последних минутах жизни музыкантов-смертников. Рано поседевшая женщина со следами тяжелых душевных мук и страданий на изможденном лице, говорила тихим срывающимся голосом, когда комок подступал к горлу, о том, что довелось ей видеть из окна солдатской кухни. Своей цепкой памятью она как бы сфотографировала каждый эпизод драмы, разыгравшейся на лагерном плацу, когда гитлеровцы начали ликвидировать музыкантов.
В этот страшный серый, ненастный день 40 человек из оркестра выстроили в круг, их окружила плотным кольцом вооруженная охрана лагеря. Раздалась команда «Музик!» — и дирижер оркестра Мунт, как обычно, взмахнул рукой. Над лагерем понеслись терзающие душу звуки. И тут же прогремел выстрел. Это первым пал от пули палачей дирижер львовской оперы Мунт. Но звуки «танго» продолжали звучать над бараками, напоминая оставшимся в живых узникам об их скором конце.
Исступленно кричал комендант лагеря: «Музик!» Все громче играли музыканты, понимая, что на сей раз они исполняют реквием самим себе. Слишком много они знают о фашистских зверствах. Поэтому ни одного из них не оставят в живых фашисты, заметающие следы своих преступлений. По приказу коменданта каждый оркестрант выходил в центр круга, бережно клал свой инструмент на землю, раздевался догола, после этого раздавался выстрел, человек падал мертвым. И его предсмертный стон сливался с мелодией «танго». Вот уже замолкла первая скрипка. Вся группа смычковых сократилась наполовину. Один за другим уходят из жизни флейтисты, валторнисты, гобоисты. С каждым выстрелом все меньше оставалось в оркестре музыкантов, все тише становились звуки музыки, все слышнее были крики умиравших.
Последним из этого обреченного круга, в центре которого уже лежала гора инструментов, одежда и трупы музыкантов, был профессор Львовской консерватории, известный композитор и музыкант Штрикс. Минуло почти два года с той драматической ночи, когда в квартире профессора появились эсэсовцы и с лицемерным почтением называли его господином, зная заранее, что как для всех заключенных, так и для него в лагере уготована участь бесправного раба.
Эсэсовцы весело смеялись, видя, как таяло живое кольцо музыкантов вокруг профессора, и еще громче гоготали, когда он остался один перед ними, продолжая в одиночестве исполнять «Танго смерти».
— Господин профессор, ваша очередь, — ухмыляясь, произнес комендант. — Командование благодарит вас за музицирование, оно доставило нам истинное удовольствие.
Но гордый старик не опустил скрипку на землю. Он изящным жестом виртуоза поднял смычок и, припав щекой к инструменту, мощно заиграл, а потом и запел па немецком языке польскую песню «Вам завтра будет хуже, чем нам сегодня». Глумливые улыбки сошли с лиц охранников. По приказу коменданта
