бормотал:
— Ой, ущипните меня! Ой, ущипните меня! Я боюсь, что сплю и вижу сон.
А потом он забежал на вершину холмика и огляделся.
Позади мигали яркие огни города Синеморска. Рядом, почти у самых ног, шумело настоящее Синее море. Солнце скрылось, но над морем кружились чайки, к берегу всё катились и катились белые гребешки волн.
И тут папа, смирный, скромный папа, заорал с холма, как заправский пират:
— Клянусь бородой, клянусь недымящей трубкой, клянусь школьным глобусом, Синее море похоже на Цветочное! И пусть меня трижды трахнет волной, если я ошибаюсь!
Шурка выбежал на холм и тоже закричал неизвестно кому:
— А завтра мы пойдём в плавание на «Медузе» и сделаемся Самыми Настоящими Моряками!
— Сделаетесь, сделаетесь. А пока забирайте глобус, цветы, чемодан и поедем ко мне домой ночевать. Боюсь, как бы от купания да от радости у вас не началась лихорадка, — сказал Яша Капитан.
На этот раз Капитана послушались, и все пошли к трамваю.
Глава двенадцатая
«МЕДУЗА»
Наступило утро.
Над городом летели перистые облака, дул свежий ветерок.
Будущие моряки пересадили цветы из колпака в кастрюлю, оставили их под присмотром черепахи, а сами пошагали с Капитаном к набережной.
Они по-прежнему рвались вперёд, вперёд, вперёд. Они бы опять помчались вприпрыжку, но Яша Капитан, очень уважаемый в городе человек, бежать не разрешил. И правильно сделал. Сегодня папа, мама и Шурка наконец-то разглядели, в какой удивительный город им посчастливилось приехать.
Здесь всё было по-морскому.
Окна в домах круглые, как на пароходах. Над крышами — антенны в виде корабельных мачт. Балконы — словно капитанские мостики, а на уличных перекрёстках вместо светофоров стояли небольшие маяки.
По тротуарам туда и сюда спешили синеморцы, и сразу было видно, что они приморские жители. На горожанах — высокие рыбацкие сапоги с раструбом; на горожанках — полосатые свитеры, похожие на тельняшки; все девочки — в матросках, все мальчики — в брюках клёш.
Даже старушки, и те щеголяли в моряцких бескозырках, правда без надписей на ленточках.
А над дверями булочных спасательными кругами висели огромные калачи.
Тут путешественники увидели киоск с прохладительными напитками.
Папа сказал:
— Я волнуюсь, мне надо выпить холодной воды.
Все подошли к прилавку, и продавец в старой морской фуражке наполнил не стаканы, а крохотные бочоночки. На бочоночках было написано «Пресная вода».
Папа держал под мышкой глобус, опрокидывал в рот один бочоночек за другим, нахваливал:
— Пресная вода успокаивает. Я, пожалуй, выпью ещё на пятачок.
А Шурка больше одного бочоночка выпить не успел. В уличной толпе он увидел Мику с Никой.
На шеях у братцев, словно лотки с эскимо, висели самодельные ящики. Братцы опасливо посматривали на постового милиционера и вполголоса покрикивали:
— А вот галечные крабики!
— А вот крабы!
— По копейке штука!
— Налетай, ну-ка!
Но покупатели что-то не налетали, рожицы у Мики с Никой были скучные. К ним подошёл только мальчишка с рогаткой, да и тот сказал:
— Дохлого воробья за оба ящика дам, если желаете!
Шурка удивился, подскочил поближе, заглянул в ящики. Камешки на самом деле только и годились, что из рогатки стрелять. На крабов они даже издалека не были похожи.
Но разговаривать с братьями-лоточниками было некогда. Папа, мама и Капитан зашагали дальше, Шурка пустился их догонять.
И вот перед путешественниками распахнулась широкая набережная.
Над бесконечными причалами стоял шум, грохот, галдёж. Там грузились и разгружались океанские пароходы. Там орали сотни чаек, надрывались гудки портовых кранов и перекликались боцманские свистки. Над причалами пахло нефтью, краской, селёдкой, индийскими бананами, африканскими апельсинами.
С пароходов летели запахи самых дальних стран, но па-па, мама и Шурка увидели «Медузу» и смотрели только на неё.
Она стояла в дальнем конце причалов. Она пришвартовалась в тихом закоулке, и мелкая зыбь шлёпала в её просмолённые борта. На тонких мачтах паруса были свёрнуты, сходни опущены, ни один человек на палубе не показывался, корабль словно дремал.
А Яша Капитан вдруг начал покашливать, покрякивать и выговаривать звук «о».
— О-о, — тянул он, как певец перед выходом на сцену. — О-о! О-о-о! О-о-о-о!
Сначала «о» получалось негромкое, сиплое, потом погромче, а под конец совсем отчётливое.
— У Яши снова прорезывается капитанский голос, — шепнула мама. — Сейчас крикнет — и нас выбегут встречать матросы.
Но Капитан кричать не стал, он взглянул на ручные часы:
— Экипаж завтракает!
— Булябезом? — спросил Шурка.
— Нет, обыкновенным киселём да кашей. А вас попрошу вот о чём… Вы тут минутку постойте, а я поднимусь на корабль, приготовлю экипаж к встрече почётных гостей.
— Ну что ты, Яша! — взволновался папа. — Какие мы почётные гости? Лучше как-нибудь так, потихоньку пройти на корабль…
— Теперь я тебе не Яша, теперь я тебе корабельное начальство! Стой, не возражай, жди моих дальнейших распоряжений! — сказал Яша таким голосом, что не только папа, но и мама возражать не посмела.
Яшин голос был ещё не очень громок, но звучал он уже совсем по-капитански.
— Ждите здесь, да подтянитесь! — повторил Капитан и направился к «Медузе».
По пути он поклонился дряхлым старичкам и маленьким ребятишкам, которые сидели на причальных тумбах и на ступеньках набережной. Старички кутались в чёрные матросские бушлаты, делали вид, что приглядывают за внучатами-карапузиками, но на самом деле смотрели во все глаза на корабль.
Смотрели, вспоминали свою матросскую молодость и немножко грустно улыбались Капитану.
Капитан ступил на трап, доски трапа прогнулись и загудели.
Шурка глянул на макушки мачт: не дрогнут ли?
Мачты не дрогнули, «Медуза» могла принять и сотню таких тяжеловесов, как Яша.
А тот поднялся на капитанский мостик, вынул серебряный свисток-дудку, пронзительно засвистел.
И тотчас из люков, из дверей, из корабельных надстроек посыпались мальчишки, мальчишки, мальчишки, мальчишки!..
Мальчишки в тельняшках, мальчишки в морских брюках!
— Капитан вернулся! Капитан! — загалдели они.
— Смирно! Поднять вымпел! — отчеканил Капитан. Над грот-мачтой взвился вымпел.
— Салют в честь гостей! — приказал Капитан.
Три медные пушки бабахнули с борта настоящим холостым залпом. Три — потому что гостей было трое.
