«Максим Горький». Десяток успешных полетов провел он, прежде чем в акте государственных испытаний появились такие обыкновенные слова: «Может быть рекомендован».
И там, на Балтике, Гридюшко тоже проявил мужество, находчивость, смекалку.
Однажды с ним произошел такой случай. После выполнения очередного задания Евгений шел на посадку, но сесть не мог, так как мешала стая чаек, летевшая за кораблем. А топливо на исходе. Испытатель не растерялся и запросил по радио, чтобы выстрелили из башни главного калибра и разогнали птиц. Залп грянул, испуганные чайки исчезли. Вертолет спокойно сел на палубу.
Испытания Ка-10 продолжались.
8 декабря 1951 года было особенно много полетов. «Максим Горький» по заданию менял ход: то шел со скоростью пять узлов, то разгонялся до двадцати одного.
Ветер крепчал. Штормило. Крейсер на максимальной скорости глубоко зарывался в темно-зеленые волны. За кормой появился вертолет, пилотируемый Ефремовым. Камов и члены комиссии наблюдали за посадкой из задней рубки. Порывы ветра толкали машину вбок, и Ефремов сделал крен в сторону ветра. Но в тот момент, когда аппарат завис над кораблем, вихревой поток приподнял вертолет, палуба ушла из-под него, и он оказался за бортом, раскачиваясь на крутых волнах.
Капитан скомандовал «Стоп!». Камов стоял у окон рубки, до боли сжимая поручень. А Ефремову снова удалось подняться в воздух. Через несколько минут «Иркутянин» благополучно опустился на палубу. Все еще бледный от волнения, Камов обошел машину, крепко обнял летчика и сказал:
— А конструкция-то оказалась прочной.
Так «Иркутянин» неожиданно прошел сложнейший эксперимент: посадка и взлет со штормовой волны.
Отличились во время испытаний Ка-10 и летчики Анатолий Воронин, Владимир Саврасов, Александр
Бондаренко. Пять вертолетов передали для испытаний в отдельный отряд авиации Черноморского флота. Там завершили на кораблях войсковые испытания Ка-10, в результате которых сделали следующие выводы:
«Вертолет Ка-10 как средство связи и наблюдательный пункт соответствует своему назначению и дополнительно может решать задачи по обнаружению мин, корректировке огня артиллерии.
Вертолет может использоваться со всех типов кораблей, даже на бронекатерах, где посадочная площадка два на три метра».
Испытания показали, что соосный винтокрылый аппарат очень нужен кораблю, но необходимо срочно создавать более мощный корабельный вертолет, так как возможности крохотного «Иркутянина» слишком малы.
В связи с этим аппарат решили на вооружение не принимать, но для обучения летчиков в преддверии разработки нового, будущего вертолета изготовить партию из 15 Ка-10.
Казалось, что это должно расстроить и обескуражить Камова, но он смотрел далеко вперед. Тот самый вертолет, который хотели иметь в будущем моряки, уже лежал в его портфеле.
О конструкторском таланте Николая Ильича прежде всего говорят созданные им лично и под его руководством вертолеты. Технику он чувствовал глубоко и тонко. Нередко бывало, что Камов, рассматривая принесенный ему чертеж, говорил:
— Так нельзя делать этот узел, не выдержит.
— Но почему? — возражали соратники. — Мы же правильно рассчитали.
— Нет, — категорически заявлял Николай Ильич. — Его нужно конструировать по-другому.
И оказывался прав.
Камов требовал от конструкторов не замыкаться на чем-то одном.
— Знать только от сих до сих — этого мало, — часто повторял Николай Ильич.
Он требовал, чтобы конструктор разбирался в производстве, следил, как в цехе по его чертежам делают детали и узлы. Камов высоко ценил квалифицированных рабочих и механиков, прислушивался к их мнению.
— Ты сходи посоветуйся с механиком Шуруповым, — говорил Камов какому-нибудь инженеру, — он тебе поможет лучше разобраться в этом узле.
Некоторые обижались: неужели механик знает конструкцию машины лучше, чем инженер? Но Николай Ильич ценил людей не по рангу, а по таланту. Никогда он не считал зазорным обращаться за советом к любому хорошо знающему свое дело человеку.
В вале для колонки Ка-10, длина которого больше полутора метров, нужно было просверлить сквозное отверстие.
— На нашем оборудовании сделать это невозможно, — утверждали технологи. — Надо обратиться к артиллеристам: у них большой опыт по части сверления длинных стволов.
Но Камов пошел не к артиллеристам, а в механический цех.
— Ты можешь на токарном станке просверлить этот длинный вал? — обратился он к токарю Стебловскому.
— Попробую, — ответил тот.
И вал был просверлен.
Много лет Николай Ильич консультировал в МАИ курсовые и дипломные проекты студентов.
Как-то пригласил он студента к себе домой. Развернул чертежи дипломника, долго и внимательно их рассматривал. Лицо его сначала выражало удивление, а потом стало сердитым.
— Что это за работа? — спросил он сурово. — Мало того, что у вас нет конструкторского призвания, вы даже не потрудились разобраться в деталях. Если вы серьезнейшим образом не займетесь азбукой конструирования, вам нечего делать в авиации.
— Но, кроме конструкторов, авиации нужны и другие инженеры, — неуверенно возразил студент.
— Кем же вы хотите стать? — с иронией спросил Камов.
— Исследователем, работать на испытаниях.
— А-аа… Это по Остапу Бендеру. Не вышло из меня миллионера — пойду в управдомы.
Николай Ильич, сам талантливейший конструктор, с почтением и доверием относился к другим конструкторам. Но ему было свойственно ошибаться. В споре с инженерами-испытателями он часто вставал на сторону проектантов. И только бесспорные результаты испытаний убеждали его в неправоте конструктора.
Среди студентов института в конце 40-х годов было два испанца. Придя на консультацию, Камов заметил на столе у одного из них письмо, на марке которого был изображен испанский конструктор Хуан де ла Сьерва со своим автожиром.
— Молодой человек, — обратился он к испанцу, — вы знаете, кто изображен на марке?
— Я не только знаю, кто он, но и знаком с ним, — ответил тот.
— Как? — изумился Николай Ильич.
— Сьерва арендовал у моего дедушки аэродром…
— Сьерва — выдающийся конструктор, — заметил Камов.
— Не знаю, какой он конструктор, — резко сказал испанец, — но знаю, что он был не на стороне республиканцев…
Николай Ильич стал внимательно рассматривать чертеж студента.
— И все-таки удачное было у Сьервы шарнирное крепление лопастей, — задумчиво произнес он.
После авиационных парадов, где показали Ка-8 и Ка-10, и выступлений в печати, в которых рассказали о соосных вертолетах, со всех концов страны посыпались письма.
Корреспонденция адресовалась так: «Министерство, для Камова» или «Москва, Кремль, Камову». В любом случае письма доходили до адресата.
Писали люди разных специальностей, разных возрастов.
«Три года сушил бревна для лопасти, — сообщил житель Калуги, — а когда сделал лопасть, она рассыпалась».
«Мой сын «сочинил» вертолет», — писала мать харьковского школьника.
«Хорошо бы на рыбалку летать на вертолете», — мечтали рыбаки.
«Нам в поле необходим вертолет, можем ли мы его построить сами?» — спрашивали
