Надежда Кузьмина
Наследница драконов. Тайна
Приношу мою благодарность тем, кто помог мне создать «Тайну», – Юрию за поддержку и дружеское плечо, Маргарите Суменковой за бесконечное терпение и помощь в правке текста, Юлии Китаевой за ее чудесные стихи. И Елене, без которой этой книги просто бы не было.
Глава 1
Первое впечатление можно произвести только один раз.
У меня была тайна. Нет, не так. У меня была Тайна.
Все началось, когда мне исполнилось тринадцать, и вместе с возрастом пришли метаморфозы. Детское тело начало тайную перестройку, готовясь вступить в юность. Если кто-то думает, что девичество – это ужасно романтично – сплошные розы, сонеты, красивые платья, первые туфельки на каблуках, балы, влюбленные взгляды и прочая ерунда, тот никогда не сталкивался с реальностью тупо ноющего живота и невозможностью плюхнуться в горячую ванну именно тогда, когда этого хочется больше всего.
До того вполне здоровый дух, обитавший в здоровом теле, тоже развернулся по полной программе: мне стали сниться очень странные, удивительно живые сны. Если б я не тренировала годами умение скрывать все мало-мальски важное, происходившее со мной, и решила бы поведать «девичьи секреты» окружающим, скорее всего мой дядя и опекун – лорд Регент, Гвидо тер Фирданн, немедленно воспользовался бы подходящим предлогом, заточив меня в башню с мягкими стенами под присмотром семейного доктора Лерима. Естественно, для моего же блага. Так что я молчала как рыба об лед.
Забиралась по вечерам в кровать, свивала из подушек и одеял мягкое гнездо и заранее начинала улыбаться, словно сытый крокодил, живущий в дворцовом зверинце… Закрывала глаза. И приходил сон.
Началось все, когда у меня в первый раз заболел живот. И виной тому были не зеленые еще сливы, которых я налопалась и набрала впрок в дворцовом саду. Лана – моя камеристка, няня и подруга в одном лице – объяснила мне, в чем дело, и я не боялась. Просто была жутко зла на мировую несправедливость и тихо ругалась, бухтела и шипела в подушку, припоминая все интересные идиоматические выражения, случайно оброненные прислугой в моем присутствии. Да-да, принцессам знать таких слов не положено, но в каждом замке есть конюшня, где от конюхов можно услышать много нового и интересного, когда кому- нибудь из них на босую ногу наступят подкованным копытом. Вот я и бурчала, пока не заснула. А потом пришел сон…
Я оказалась в лесу, на берегу большого заросшего камышами озера. Светило солнце и, шевеля метелки тростника, дул легкий ветерок. Яркие лучи дробились в кронах деревьев, рассыпаясь зайчиками по траве и бликами по водной глади. Пахло лесной свежестью и озерной влагой. Вдоль берега тянулась чуть намеченная тропка. Вокруг с цветка на цветок перелетали пестрые бабочки, в кронах деревьев пересвистывались птицы, шелестела листва.
Дорожка закончилась у узкого серпа песчаного пляжа со следами копыт. А в прозрачной воде, погрузившись в нее по брюхо, стоял белоснежный единорог. Стоял и пил, время от времени довольно фыркая. Это было невероятно красиво… Я всегда обожала лошадей, а они любили меня. Как-то в детстве, спасаясь от заслуженного наказания за то, что подлила во флакон одеколона любимой дядиной фрейлине синих чернил, а та побрызгалась из него, собираясь на бал, я спряталась в деннике грозы конюшни – злющего вороного Тайфуна. Сидела в углу на опилках, подтянув коленки к груди, пока не уснула. Проснулась следующим утром, почти на середине денника. Тайфун не только отошел в угол, чтобы случайно не наступить на меня, но еще и не пустил в денник никого из конюхов и прислуги, не давая тревожить мой сон.
Единорог был прекраснее любого из коней, которых я когда-нибудь видела. Шерсть сверкала на солнце серебром, глаза казались темными сапфирами, грива, хвост, рог на голове сияли в алмазной дымке. Он был огромным, выше, чем боевые жеребцы королевских рыцарей. И безумно грациозным.
Я подошла к воде. Травинки кололи босые ступни, солнце грело макушку, голые руки и коленки, вообще все вокруг казалось удивительно настоящим. На мне была та же батистовая рубашка, в которой я легла спать. Та самая, из которой я давно выросла, поэтому она и доставала только до колен, а не до пят, как положено по этикету ночному наряду юной леди благородных кровей. С этой рубашкой я наотрез отказывалась расстаться, потому что в ней была, когда меня обнял и поцеловал уходивший в свой последний поход отец. Зато расчесанными на ночь волосами гордилась бы любая принцесса – русая грива длиной до бедер, отливавшая рыжиной в солнечном свете, покрывала меня плащом. Жуткая обуза эти волосы, но ведь так красиво! Я терпеть не могла мешающих бегать юбок и длинных неудобных наманикюренных ногтей, но на волосы мое недовольство не распространялось.
Дойдя до песка, плюхнулась на траву у края пляжа и стала смотреть на дивного коня.
Единорог скосил глаз, насмешливо фыркнул и медленно двинулся к берегу. Вот интересно, а есть ли у него на ногах щетки – пучки длинных волос над копытами? Наклонив голову, уставилась коню под брюхо. Кажется, зверь понял мой интерес превратно. Он снова фыркнул, на этот раз возмущенно. Наверное, хотел высказать мне, какая я невоспитанная.
– Да мне интересно, есть ли у тебя щетки над копытами, – хихикнула я. – Хотя попутно выяснилось, что ты – жеребец. Но, наверное, это правильно? Единороги-кобылы должны же, по логике, сниться мальчикам? – Ой, что-то я, похоже, не то ляпнула. Единорог всхрапнул и споткнулся на месте, чуть ли не сев на задние ноги. А он что, понимает меня? Хотя почему бы и нет, это же мой сон.
Чудесное создание обреченно вздохнуло. Взгляд коня был укоризненным.
– Да, думаешь, если я принцесса и живу в замке в покоях с окнами, выходящими на розовый сад, то ничего о жизни и не знаю? – нахохлилась я. – Если бы… Имея такого противного кузена, как мой, быстро разберешься, что к чему. С тех пор как поганцу Ру стукнуло пятнадцать, он клеится ко всему, что движется. Сколько раз я прятала от него служанок! Представляешь, этот нахал приставал даже к Лане! Лана – это моя личная камеристка и единственная подруга, – пояснила я коню, который к этому моменту подошел вплотную и свесил морду к моим коленям. Капли воды падали на ночнушку, делая и без того тонкую ткань почти прозрачной…
– Приставал, – удовлетворенно повторила я, акцентируя прошедшее время. – Пока мы с Ланой не попросили кузнеца сделать колючие ежики из мелких гвоздей и не зашили их шипами наружу в стратегических местах, хвататься за которые или прижиматься к которым повадился кузен. Ну и голосил же он, когда напоролся! Представляешь, этот болван затащил Лану в угол и, чтобы показать, какой он мужчина, притиснулся к ней животом. Идиот!
Жеребец зафыркал. Нет, он точно меня понимает!
Потом мы с единорогом гуляли по берегу. Я перебирала его гриву, обнимала шею, гладила атласный бок и говорила, говорила… Рассказывала о своей жизни в замке, о том, как скучаю по погибшему на войне отцу и по маме, которая умерла, когда я была совсем маленькой. О том, что меня учат только вышиванию, этикету и танцам. А то, что мне на самом деле интересно – владение оружием, книги и магия, – строго запрещено. Так повелел мой дядя-опекун. Впрочем, хихикнула я, не с той он связался. Читать я умела с трех лет, а отец погиб, когда мне исполнилось семь. Перед отъездом папа передал мне шкатулку с документами, представлявшими семейную ценность. Я перепрятала ее в тайник в своих покоях и до этого момента никому никогда не говорила о ее существовании. Дядя перерыл всю библиотеку в поисках схемы тайных ходов замка. Зря. Мог бы и не стараться – план, давно выученный назубок, был спрятан у меня. И выпускать его из рук я не собиралась. Как и отказываться от посещений кабинета отца – тайной комнаты, окна которой были столь хитро проделаны в стенах, что их было невозможно разглядеть снаружи. Попасть туда можно было только по системе тайных ходов, три из которых начиналась за панелями деревянной обшивки прямо в моей спальне. В кабинете хранились книги заклинаний, древние грамоты, уникальные алхимические реактивы, самое ценное фамильное оружие, семейные драгоценности. Столько интересного – век бы оттуда не вылезала! Вот я и учиняла раз за разом из ряда вон выходящие хулиганства, в наказание за которые меня лишали сладкого и на несколько дней запирали в комнате. В последний раз мне пришло в голову обмазать
