и политрук Б. Хуртин. Умело маневрируя огнем и колесами, часто меняя позиции, выходя на прямую наводку, хорошо поддержала стрелков батарея противотанковых орудий. Раненых наводчиков заменили у прицелов командиры огневых взводов Б. Смолинцев и М. Королинский. Один из всего расчета остался в живых у своего орудия наводчик комсомолец В. Попов, легко раненный в ногу. Он подпустил немецкий танк на минимальную дистанцию (фашисты, видимо, подумали, что у этого орудия уже никого нет), двумя точными выстрелами остановил и поджег вражескую бронированную машину. Поредевшие в часы наступления стрелковые роты, в составе которых оставалось много раненых бойцов, залповым огнем из винтовок встречали немецких автоматчиков, связками гранат выводили из строя мотоциклы и бронетранспортеры, поджигали их бутылками с бензином, не раз на отдельных участках в критическую минуту поднимались на врага врукопашную…
Батальоны ждали подкрепления, бойцы поминутно посматривали в пустынное дымное небо — не появится ли наша авиация. Связи с полком по-прежнему не было, и единственное, что оставалось сотовцам, — выполнять, как велит присяга, боевой приказ, не отступать ни на шаг, стоять на своих рубежах до конца, стоять насмерть.
Надежда на помощь рухнула окончательно, когда связной, под жестоким минометным огнем приползший по-пластунски в ячейку комбата из шестой роты (ее командиру было приказано встретить полковника Бушуева), доложил капитану Бабию: командира полка до сих пор нет, немцы прорвались к дороге на Мочаны, перерезали ее большой группой танков и автоматчиков на мотоциклах. А это означало, что оба батальона оказались полностью окруженными.
4
Разрешая командиру Сотой отвести полки дивизии на исходные рубежи, командир 2-го стрелкового корпуса генерал-майор Ермаков был непривычно скуп на слова. Чувствовалось, что настроение у него хуже некуда: видимо, его тоже мучили сомнения относительно целесообразности проведенного дивизией и некоторыми ее соседями наступления. Поэтому разговор был недолгим. Руссиянов сказал: «Есть!» — и положил трубку.
В 355-й к полковнику Швареву командир дивизии послал с приказом одного из командиров штаба, а сам, сев в свою пеструю от разводьев маскировочной окраски «эмку», приказал гнать в полк Якимовича.
Командный пункт командира 85-го стрелкового полка в наступивших сумерках нашли не сразу, а когда нашли, генерал Руссиянов, вышедший из машины навстречу бегущему к ней человеку, не сразу узнал в этом человеке подполковника Якимовича: почерневшее, с ввалившимися щеками лицо, хриплый голос, болезненно потускневшие глаза, пропыленная, в темных потеках пота гимнастерка…
— Надо отходить, Михаил Викторович, — мрачно сказал командир дивизии. — Отводите полк на исходные — там у вас неплохие позиции, будете стоять на них. Шварев тоже отходит по приказу корпуса. Ну а триста тридцать первый… Бушуев тяжело ранен, врачи говорят — до госпиталя не дотянет. А два его батальона там, — он мотнул головой в сторону Острошицкого Городка, — юго-восточнее Вячи… Окружены.
— А если попробовать к ним пробиться?
Генерал с некоторым удивлением искоса взглянул на командира полка:
— Вслепую? Без разведки? У нас связи с ними нет… Мы даже не слышим шума боя. Я все понимаю… Но… Но давайте подождем до утра. Как говорится, утро вечера мудренее. А за вашу готовность помочь — спасибо! Иного я от вас не ждал.
Когда генерал возвращался в урочище Белое болото, слегка моросивший до этого дождь стал сильней. В переднее боковое окошко «эмки» справа, где всегда сидел адъютант Леня Кравченко, врывался сырой прохладный ветер, иногда припахивающий гарью, монотонно урчал мотор машины, никаких звуков снаружи не было слышно, и казалось, вообще нет никакой войны, все тихо и мирно, стоит поздний летний дождливый вечер, лесная влажная тьма клубится в чаще деревьев, обступивших с обеих сторон проселок, — и все хорошо, не надо ни о чем думать и ни о чем заботиться, только вдыхай на здоровье этот прохладный, настоянный на ароматах июньского леса воздух.
— Я попробую часа три поспать, — выйдя из машины, сказал адъютанту командир дивизии. — Передай Груздеву: все, что касается триста тридцать первого, докладывать мне немедленно. Буду спать — будить!..
Поспать ему удалось меньше часу — разбудил полковник Груздев:
— Товарищ генерал, Якимович докладывает: севернее Казимировки слышен шум боя. — Начальник штаба разложил на столике карту, вывернул побольше фитиль притушенной лампы: — Надо полагать — вот здесь. Думаю, пробиваются из окружения батальоны триста тридцать первого.
— Очень похоже. — Командир дивизии поднялся с топчана, на ощупь нашел китель, позвал: — Кравченко!
— Я здесь, товарищ генерал, — мгновенно отозвался стоявший у двери адъютант.
— Машину! Едем к Якимовичу. — Командир дивизии взглянул на Груздева: — При необходимости, Павел Иванович, я с вами свяжусь.
Да, здесь, в районе расположения КП подполковника Якимовича, действительно было слышно, что в стороне Острошицкого Городка и чуть левее идет бой. Расстояние, неумолчный, порывами, шелест дождя, естественно, скрадывали и приглушали все звуки, но можно было отчетливо расслышать, как там, вдали, потрескивают автоматы, бьют длинными клокочущими очередями пулеметы…
— Где Останькович? — спустившись в блиндаж командира 85-го стрелкового полка, спросил генерал Руссиянов.
— У себя на КП.
— Вызовите. И давайте карту. Надо, Михаил Викторович, помогать товарищам. В обстановке возникла определенная ясность.
Командир 34-го артиллерийского полка майор Останькович прибыл на КП Якимовича, когда решение было принято и когда уже был разработан примерный план боя. Все батареи артиллерийского полка выдвигались в боевые порядки стрелковых батальонов — для подавления огневых средств противника и на случай контратаки танками. Полк должен был выйти за перекресток южнее Острошицкого Городка и нанести рассекающий удар между этим населенным пунктом и Казимировкой: командир дивизии, оценивая обстановку и ориентируясь на шум боя, был уверен, что два окруженных батальона из полка Бушуева будут пробиваться именно в этом направлении — на юг, к ближайшей шоссейной дороге.
Передовому отряду полка во главе с батальонным комиссаром Зыковым удалось скрытно выдвинуться к перекрестку, а со стороны шоссе — к Яночкиной горе. Но стоило только подойти сюда основным силам, как в низкое, моросящее дождем небо взвились десятки немецких осветительных ракет. Скрещиваясь, рассыпая пули веером, засверкали навстречу наступающим трассирующие пулеметные очереди. По заранее пристрелянным площадям и целям ударили вражеские минометы. Артиллерия противника поставила на шоссе и на всех проселочных дорогах неподвижный заградительный огонь. Все было естественно и объяснимо: враг не был ни наивным, ни беспечным — он, как показали первые минуты этого ночного боя, предусмотрел возможность деблокирующего удара со стороны командования Сотой и заблаговременно устранил все слабости в своих позициях, плотно прикрыл все вероятные пути наступления русских на помощь своим окруженным подразделениям.
Атака, предпринятая батальонами Петра Григорьева и Федора Коврижко, успеха не принесла. Роты двигались, не имея четких ориентиров. Артиллеристы Сотой определяли цели уже в ходе боя, и их огонь по огневым средствам противника, несмотря на большой расход снарядов, был малоэффективен. Батальоны, попавшие под сильный артиллерийско-минометный обстрел на голом месте, поминутно освещаемом ракетами, вынуждены были залечь. Попытка двух рот пробиться через лесок левее тоже не принесла успеха. Огневые позиции 34-го артполка, как и стрелковые батальоны, оказавшиеся на открытом месте, были жестоко обстреляны фашистской артиллерией…
— Прекратите атаки, Михаил Викторович, — не глядя на командира 85-го стрелкового полка, сказал
