увесистые, перекатывающиеся из края в край, отдающие эхом разрывы авиационных бомб.
«Эмка» обгоняла идущих по дороге беженцев — с детьми на руках, с самодельными тачками и с детскими колясками, с чемоданами и узлами, с коровами, с козами… Изможденные, пропыленные лица, воспаленные глаза — видно, шли без отдыха всю ночь. Навстречу попадались иногда какие-то разрозненные колонны наших бойцов, возле Цнянки встретились несколько 76-миллиметровых орудий на конной тяге.
В душе у командира Сотой все кипело: почему так безнаказанно немцы бомбят Минск? Почему так редок, неорганизован и неточен огонь зенитных орудий? Где же средства ПВО? Где же наши истребители? {6} Что-то нет их в ясном утреннем небе! Зато отсюда, с дальней окраины города, хорошо видны кружащиеся над Минском немецкие самолеты. Разворачиваясь, они коршунами пикировали на цели, и после каждого их хищного броска к земле вверх взмывали просвеченные багровым пламенем черные столбы дыма и пыли.
С Долгиновского тракта кривыми улочками Сторожевки кое-как выбрались на Краснофлотскую — так было ближе всего к Советской, к Дому правительства и штабу округа. По обеим сторонам улицы и во многих дворах горели здания, дымные тучи гари временами скрывали солнце. Огнем были объяты кинотеатры «Пролетарий» и «Родина». На узких тротуарах, заваленных обломками кирпичных стен, обвалившейся штукатуркой, битым стеклом, лежали тела убитых, бившиеся в постромках лошади. На углу Огородного переулка, почти рядом с новым зданием оперного театра, полыхал крытый грузовик… И странным контрастом ко всему этому выглядели стоящие на перекрестках милиционеры в новенькой форме, полосатыми жезлами регулировавшие потоки машин и беженцев. Сначала подумалось: наверно, это только что призванные в органы милиции военнообязанные, поэтому-то они такие чистенькие. И только потом, когда ехали из Студенческого городка обратно, увидели: несколько таких милиционеров в новеньком, разоруженных, с поднятыми руками ведут куда-то наши бойцы в форме войск НКВД. Стало яснее ясного: «милиционеры» были немецкими диверсантами-парашютистами, сброшенными ночью в районе Минска, чтобы дезорганизовать движение через город, вызвать панику и неразбериху…
Помещения штаба округа в Студенческом городке были сплошь разрушены, и командующего, естественно, здесь не оказалось. Надо было ехать на запасной командный пункт округа, уже переименованного в Западный фронт, — и опять через полыхающий, корчащийся в пожарах город: запасной КП генерала армии Павлова размещался севернее Минска, в районе хутора Боровая.
Кое-как пробиваясь в потоке встречных машин и беженцев, выехали на Комаровку, потом взяли левей — на Логойский тракт, и в Боровой оказались минут через сорок. По знакомой дороге свернули в гущу леса. Здесь, чуть ли не поминутно предъявляя часовым документы, добрались наконец до автомобильной стоянки возле бункера командующего. Командир дивизии приказал адъютанту ждать его в машине и, оправив китель, сбежал по ступенькам вниз.
За тяжелой дверью, в большой квадратной комнате без окон, ярко освещенной электрическим светом, находилось несколько человек. Один — в генеральской форме, кряжистый, плотный, бритоголовый (это был Павлов) — размашисто ходил из угла в угол. Все другие сидели около длинного стола с картами. Генерал Руссиянов сразу узнал в одном из сидящих заместителя Наркома обороны Маршала Советского Союза Б. М. Шапошникова, в другом — секретаря ЦК Компартии Белоруссии П. К. Пономаренко. Командующий фронтом на мгновение остановился, вглядываясь в вошедшего и словно не узнавая его. «Лишь бы не выгнал, — подумал в этот миг Иван Никитич. — Надо опередить любой его вопрос…» Как положено, громко и четко спросил у маршала разрешения обратиться к генералу армии Павлову. Шапошников устало кивнул.
— Товарищ командующий, прошу дать дивизии указания в связи со сложившейся обстановкой.
Сказано это было как-то не очень по-военному, и командир Сотой остался недоволен собой.
— Указания?
Павлов словно только сейчас узнал командира Сотой, а тот за эти несколько секунд успел хорошо разглядеть его. У командующего был потускневший, какой-то поникший, неопределенный взгляд, лицо посерело и осунулось, от прежней властности и самоуверенности не осталось, похоже, и следа. Он продолжал нервно родить по бункеру, и генерал Руссиянов вынужден был постоянно крутиться на месте, чтобы все время находиться к нему лицом.
Наконец Павлов остановился, жестко повторил:
— Указания? Занять оборону вокруг Минска в радиусе двадцати пяти километров. Такие будут указания!.. — Он стремительно подошел к столу с картами, отшвырнул одну из них. На второй — этот лист включал район Минска — неопределенно обвел рукой серое пятно города: — Вот так. Вопросы есть?
Командир Сотой настолько растерялся, получив такую задачу, что не нашелся сразу, что осветить. Если точно выполнить приказ командующего — значит, надо разбросать части дивизии более чем на сто километров по фронту. Ему сразу представились одинокие бойцы в стрелковых ячейках, удаленные друг от друга на сотни метров. А какова при такой ширине фронта обороны будет плотность артиллерии на километр? Полствола? Или того меньше? Против танков? Но приказ есть приказ.
— Вам что-нибудь неясно, генерал? — вновь зашагав по бункеру, с некоторым высокомерием и удивлением спросил Павлов.
— Все ясно, товарищ командующий.
— Действуйте, Иван Никитич, учитывая обстановку, — сказал Пономаренко. — И позаботьтесь о семьях командиров. Постарайтесь вывезти их из зоны вражеских бомбардировок.
— Будет сделано все возможное, — подтянувшись, заверил его Руссиянов и опять вынужден был круто повернуться, чтобы оказаться лицом к Павлову: — Разрешите вопрос, товарищ командующий?
— Да-да, — с раздражением кивнул Павлов. — Какой еще вопрос?
— На сборных пунктах дивизии находится большое количество приписников. Дивизия пополнена до штатного состава. Что делать с остальными военнообязанными? Они приписаны к другим частям, но пришли к нам. Рвутся на фронт. Но у нас нет возможности обеспечить всех оружием, обмундированием, пищей…
— Отправляйте в Смоленск!
— Совершенно верно, голубчик, — совсем по-штатски сказал Шапошников; глаза у него были печальны и усталы. — Сформируйте литерные полки — и в Смоленск, в резервные части Западного направления. Мы им дадим указания на этот счет.
— Разрешите выполнять, товарищ командующий? — снова повернулся к Павлову командир Сотой.
— Да, выполняйте, — даже не взглянув на него, сказал тот.
Надо было возвращаться в урочище Белое болото, разработать план размещения дивизии вокруг Минска, подписать приказ, чтобы каждая часть точно знала свой участок и немедленно занимала там оборону.
По пути заехали в район расположения 46-го гаубичного артиллерийского полка, как и все другие части, еще вчера выведенного с зимних квартир в лес. Командира полка полковника Фролова удалось застать на месте — он сидел у телефона, на высоких нотах разговаривая с кем-то из службы артснабжения. Увидев командира дивизии, положил трубку на коробку аппарата, поднялся:
— Товарищ генерал!..
Полк занимался тем, чем и положено ему было заниматься в этой неясной обстановке: ждал указаний.
— Указания будут, — сухо сказал генерал Руссиянов, присаживаясь к столику с телефоном. — Получите через некоторое время из штаба дивизии. Нам приказано занять оборону вокруг Минска в радиусе двадцати пяти километров.
— Да ведь это же…
Холодный, жесткий взгляд генерала остановил его, и командир артполка понял, что и самому командиру дивизии этот приказ кажется несколько странным. Но в армии приказы не обсуждаются, а выполняются.
— Не будем сейчас вдаваться в детали, — постарался смягчить свой тон Иван Никитич, — в приказе, который вы получите, будет сказано все. Сейчас о другом: надо вывозить из зоны воздушных бомбардировок семьи комсостава. У вас есть надежный и расторопный человек, которому можно поручить это дело?
