— Том…
— Я не могу оставить вас здесь одну и не могу… не могу… — Он сделал глубокий вздох, однако это не успокоило жар в крови.
Но она не двинулась с места.
— Идите в дом, Амелия. Сделайте это для меня, если не для себя.
Она беззвучно произнесла его имя.
Томас попытался расслабиться. Его тело болезненно пульсировало от желания.
— Мне требуется больше сил, чем у меня имеется, чтобы не овладеть вами прямо сейчас.
Ее глаза расширились, засветившись теплом. Так легко было уступить искушению, но…
— Не позволяйте мне стать скотиной, которая разрушит вашу жизнь.
Она облизнула губы. Это был нервный жест, но его кровь вскипела.
— Амелия, идите.
Должно быть, она уловила отчаяние в его голосе, потому что двинулась прочь, оставив его одного на лужайке чертыхаться, называя себя дураком.
Возможно, благородным дураком, честным, и тем не менее дураком.
* * *
Через несколько часов Томас все еще бродил по холмам Кловерхилла. После того как Амелия вернулась в дом, он подождал почти час, уверяя себя, что ему нравится дышать бодрящим ночным воздухом, от которого его кожа покрылась мурашками, и что он не возражает против того, что его босые ступни мерзнут, превращаясь в ледышки во влажной траве.
Но конечно, это был только предлог. Томас знал, что если не предоставит Амелии достаточно времени, чтобы вернуться в свою комнату, которую она, к счастью, делила с Грейс, то последует за ней. А если он снова коснется ее, если он хотя бы почувствует ее присутствие, он не сможет остановиться, прежде чем наступит утро.
Он всего лишь мужчина, и его силы не беспредельны.
Томас вернулся в свою комнату, согрел заледеневшие ступни перед камином, а затем, слишком встревоженный, чтобы оставаться на месте, обулся и потихоньку спустился вниз в поисках чего-нибудь, что могло бы отвлечь его от беспокойных мыслей до утра.
В доме было по-прежнему тихо. Даже слуги еще не вставали, чтобы приступить к утренним хлопотам. Но тут ему показалось, что он что-то услышал. Тихие шаги и, кажется, скрип передвигаемого стула. А когда он пристальнее вгляделся, то увидел на полу отблески света, падавшего из приоткрытой двери.
Заинтригованный, он подошел ближе и заглянул внутрь. Джек сидел в одиночестве, с усталым и осунувшимся лицом. Он выглядел так, как Томас себя чувствовал.
— Не можете заснуть? — спросил он.
Джек поднял глаза. Его лицо оставалось странно бесстрастным.
— Я тоже, — сказал Томас, войдя внутрь.
Джек поднял бутылку, которую держал в руке. Она была полна более чем на три четверти, свидетельствуя о желании утешения, а не забытья.
— Отличный бренди остался от моего дяди, — сказал он, глядя на бутылку. — Хотя не думаю, что он берег его для такого случая.
На подоконнике стоял поднос е бокалами. Томас подошел к окну и взял один из них. Почему-то казалось вполне естественным, что он находится сейчас здесь и пьет бренди с человеком, который через несколько часов украдет у него все, кроме его души.
Он уселся напротив Джека, поставив бокал на низкий столик, стоявший между двумя креслами с подголовниками. Джек потянулся вперед и налил ему щедрую порцию.
Томас поднял бокал и пригубил бренди. Мягкий и терпкий, он согрел его внутренности. Как раз то, что ему нужно. Он сделал еще один глоток и откинулся назад, уставившись в окно, которое, как он с благодарностью отметил, не выходило на лужайку, где он целовал Амелию.
— Скоро рассветет, — заметил он.
Джек повернулся, бросив взгляд на окно.
— Кто-нибудь уже проснулся? — поинтересовался он.
— Я не слышал.
Они замолчали. Томас смаковал бренди. В последнее время он слишком много пил. Конечно, у него было оправдание не хуже, а скорее лучше большинства других. Но ему не нравился человек, в которого Он превращался. Грейс… Он бы никогда не поцеловал ее, не будь пьян.
Он уже почти потерял свое имя, положение и всю собственность. Не хватает только, чтобы он лишился своего достоинства и здравого смысла в придачу.
Сидя в дружелюбном молчании, Томас наблюдал за Джеком. Он начал осознавать, что в его новоявленном кузене было больше от настоящего мужчины, чем ему показалось вначале. Не приходилось сомневаться, что Джек воспримет свои обязанности со всей серьезностью. Возможно, он будет делать ошибки, но кто не ошибается? Даже если герцогство и не будет процветать под управлением Джека, в упадок точно не придет.
Этого было достаточно.
Джек взял бутылку и поднес к своему бокалу. Но не успела пара капель упасть на дно, как он остановился, резко выпрямив бутылку, и поднял на Томаса неожиданно ясный взгляд.
— У вас когда-либо возникает ощущение, будто вы выставлены на всеобщее обозрение?
Томас чуть не рассмеялся. Однако на его лице не дрогнул ни один мускул.
— Постоянно.
— И как вы это выносите?
Томас задумался на мгновение.
— Я не знаю другой жизни.
Джек закрыл глаза и потер ладонью лоб. У него был такой вид, словно он пытается стереть память.
— Нас ждет жуткий денек, — сказал он.
Томас медленно кивнул, соглашаясь с определением.
— Это будет настоящий цирк.
— Пожалуй.
Они помолчали, каждый размышлял о своем. Потом одновременно они подняли глаза, на мгновение их взгляды встретились, затем Томас отвернулся, глядя в окно, наружу.
— Может, поедем? — предложил Джек.
— Прежде чем кто-нибудь…
— Прямо сейчас.
Томас поставил свой недопитый бокал, поднялся и посмотрел на Джека, впервые ощутив их родство.
— Показывайте дорогу.
Странно, но, когда они забрались на лошадей и выехали со двора, Томас наконец-то ощутил легкость в груди.
Это была свобода.
Ему не особенно хотелось отказываться от Уиндема. Уиндем был… его плотью и кровью, им самим.
Но было так чудесно ускользнуть от всего и мчаться сквозь утренний туман, поднимавшийся над дорогой…
Он обнаружил, что в нем есть нечто большее, чем его имя. И возможно, когда все будет сказано и сделано, он станет более полным и целостным.
