поняли, какими мы были глупыми.
Итак, с самого начала все дело было в доме, подумал Эллери. Странно! Все нити этого дела вели к Несчастливому дому… Эллери начинал чувствовать, что репортер, изобретший это название, был наделен даром предвидения.
— А ваши ссоры с Джимом уже после свадьбы?
Нора быстро заморгала.
— Из-за денег. Джим требовал деньги. И из-за моей камеи и других вещей… Но это все временно, — быстро добавила она. — Он играл в этой придорожной забегаловке на 16-м шоссе — полагаю, каждый мужчина проходит через такую фазу…
— Что вы можете рассказать мне о Розмэри Хейт, Нора?
— Ничего. Я знаю, что о мертвых дурно так говорить, но… она мне не нравилась.
— Аминь, — мрачно закончила Пэт.
— Я тоже не могу сказать, что убит горем, — признался Эллери. — Но знаете ли вы что-нибудь, что могло бы связать ее… ну, с письмами, поведением Джима и всей загадкой?
— Джим не желал говорить о ней, — сообщила Нора. — Но я чувствовала, что она дурная женщина, Эллери. Не понимаю, как она могла быть сестрой Джима.
— Тем не менее, она ею была, — вздохнул Эллери. — Вы устали, Нора. Спасибо. Вы имели полное право сказать мне, чтобы я не лез не в свое дело.
Нора сжала его руку, и он вышел, когда Пэт направилась в ванную намочить полотенце для компресса на голову сестры. Ничего — абсолютно ничего! А завтра дознание!
Глава 16
АРАМЕЕЦ[37]
Коронер Сейлемсон нервничал из-за этой истории. Публика в числе более трех парализовывала его голосовые связки, а, согласно райтсвиллским летописям, единственный случай, когда коронер открыл рот на городском собрании не только для дыхания, — он страдал астмой, — произошел в том году, когда Дж. С. Петтигру встал и осведомился, почему должность коронера до сих пор не упразднена, ибо за девять лет пребывания в ней Чик Сейлемсон ни разу не смог оправдать свое жалованье в силу отсутствия трупов. Все, что коронер смог, заикаясь, произнести в ответ на эту тираду, было:
Но труп означал дознание, а дознание означало, что коронеру придется председательствовать в зале судьи Мартина (позаимствованном для такого случая у округа) и говорить перед сотнями блестящих глаз жителей Райтсвилла — не упоминая уже о глазах шефа Дейкина, прокурора Брэдфорда, окружного шерифа Гилфанта и еще бог знает кого. А хуже всего было непременное присутствие Джона Ф. Райта, бывшего домашним божеством коронера. Мысль о том, что обладатель этого священного имени связан с убийством, вызывала дрожь в его коленях.
Поэтому, когда коронер Сейлемсон вяло постукивал молоточком в переполненном зале суда, призывая к порядку, он выглядел жалким, нервным и отчаявшимся человеком. В процессе выбора присяжных все три качества прогрессировали, покуда отчаяние не одержало верх над двумя остальными, и он не понял, что должен сделать для сведения к минимуму тяжкого испытания и спасения чести имени Райтов.
Сказать, что старый коронер саботировал показания намеренно, было бы несправедливым по отношению к лучшему метателю подков во всем округе Райт. Просто коронер был изначально убежден, что никто, обладающий фамилией Райт или связанный с кем-либо, носящим эту фамилию, не может иметь ни малейшего пятнышка на совести. Следовательно, все это либо было какой-то чудовищной ошибкой, либо бедная женщина покончила с собой… Одни свидетельства коронер требовал не учитывать, другие именовал всего лишь предположениями, и в результате, к негодованию Дейкина, облегчению Райтов, а более всего к разочарованию всего Райтсвилла, сбитые с толку присяжные после нескольких дней жарких дебатов и стука коронерского молоточка вынесли безобидный вердикт о
Шеф Дейкин и Картер Брэдфорд немедленно удалились в кабинет прокурора для дальнейшего обсуждения, благодарные Райты поспешили домой, а коронер Сейлемсон вернулся в свой фамильный двенадцатикомнатный особняк на разъезде, дрожащей рукой запер дверь и выпил бутылку старого вина из крыжовника, оставшегося после свадьбы его племянницы-сироты Эффи с сыном старика Симпсона Зэкарайей в 1934 году.
Могильщики осторожно опускали гроб в аккуратно вырытую яму глубиной шесть футов.
Прах к праху…
Розмэри Хейт похоронили на восточном кладбище Твин-Хилл, а не на западном, где Райты хоронили своих покойников две сотни с лишним лет, что не преминули отметить жители Райтсвилла. Сделка была осуществлена Джоном Фаулером Райтом, действующим от имени своего зятя Джеймса Хейта, и Питером Кэллендером, менеджером компании
На следующее утро Эллери Квин, поднявшись рано по своим причинам, увидел слово
— Доброе утро, — поздоровался Майрон Гарбек из аптеки в Хай-Виллидж.
— Доброе утро, мистер Гарбек, — нахмурившись, отозвался Эллери. — У меня проблема. Я арендовал дом с маленькой теплицей в саду, где растут овощи — в январе, представляете!
— Да? — рассеянно произнес Майрон.
— Ну, я очень люблю домашние помидоры, и в моей теплице прекрасная пара грядок, но по растениям ползают маленькие круглые жучки…
— Хм! Желтоватые?
— Да. С черными полосками на крыльях. По крайней мере, — беспомощно добавил Эллери, — я думаю, что они черные.
— И эти жучки едят листья?
— Именно этим они занимаются, мистер Гарбек!
Майрон снисходительно улыбнулся:
— Doryphora decemlineata. Прошу прощения — мне нравится щеголять моей латынью. Они известны как картофельные жучки.
— Всего-то! — разочарованно протянул мистер Квин. — Как вы сказали — дори…
Майрон махнул рукой:
— Не важно. Полагаю, вам нужно средство, которое отобьет у них охоту портить ваши грядки?