комнате исчез один яд.
Аптекарь назвал яд, и Квины обменялись серьезным взглядом — яд был смертельным даже в малых дозах и действовал очень быстро.
— Я знаю, что его украли в течение последних тридцати шести часов, — продолжал Брубак. — Я даже знаю, кто из детей моей покойной жены украл его, хотя не могу этого доказать.
— Почему же вы не рассказали об этом раньше? — сердито осведомился инспектор. — Кто из них украл яд?
— Эл… — начал фармацевт, но оборвал речь на полуслове, стал задыхаться и хватать руками воздух. Его тело судорожно подергивалось, колени подгибались, и внезапно он растянулся на полу.
— Мертв! — Смертельно бледный инспектор оторвал взгляд от трупа фармацевта. — Убит на наших глазах! Ты понял, где был яд, сынок?
— В капсуле, которую он проглотил. — Эллери выхватил из неподвижных пальцев белую коробочку и открыл ее. — Это действительно оказалось его последней дозой! И как только я не догадался…
— Он умер, как только капсула растворилась. — Инспектор все еще выглядел ошарашенным. — Один из троих наполнил ядом пустую капсулу и смог подменить ею последнюю капсулу антибиотика в коробочке Генри. Если бы он успел назвать имя полностью…
— Может быть, это не имеет значения, — неожиданно сказал Эллери.
— Но, сынок, он произнес только «Эл…» и мог подразумевать и Элис, и Элберта, и Элвина. Это только половина ключа — и притом бесполезная.
— Половина ключа, папа, лучше, чем вовсе никакого.
Инспектор выпрямился:
— Эллери Квин, ты имеешь в виду, что понял, кто убил Генри Брубака, почти сразу же, как только он свалился замертво у наших ног?
— Да, — ответил Эллери.
Эллери объяснил, что, будучи утром в аптеке покойного и ожидая лекарства для инспектора, он видел, как Генри Брубак достал из коробочки желто-зеленую капсулу.
— А сейчас, — продолжал он, — мы оба видели, как он проглотил красно-желтую капсулу, даже не взглянув на нее. Генри знал, что в коробочке осталась только одна капсула, иначе бы он заметил разницу в цвете.
Следовательно, вопрос состоит в том, кто из детей жены Брубака — по его словам, он знал, что это был один из них, — подменил самодельной красно-желтой капсулой с ядом последнюю из аптечных желто- зеленых капсул, содержащих антибиотик.
Стал бы фармацевт, прекрасно знающий стандартную процедуру приготовления антибиотиков, использовать капсулу другого цвета, когда целью было обмануть жертву — также фармацевта, — заставив ее проглотить капсулу? Едва ли. Только не фармацевт мог проявить такую небрежность.
Значит, убийцей не может быть один из близнецов, Элис или Элвин, поскольку оба являются дипломированными фармацевтами. Остается торговец автомобилями, Элвин, вероятно действовавший по наущению сварливой бабы, своей жены.
ОТДЕЛ АНОНИМНЫХ ПИСЕМ
КАНУН СВАДЬБЫ
Свадьба Маккензи-Фарнем, согласно такому авторитету, как Виолетта Биллкокс, редактор светской хроники «Райтсвиллского архива», должна была стать подлинным событием летнего сезона. Молли Маккензи выходила замуж за доктора Конклина Фарнема, и ничего более важного невозможно было ожидать до конца года.
Невеста была дочерью Дональда Маккензи (Райтсвиллская персональная финансовая корпорация, Кантри-клуб, Комитет музея искусств и т. д. и т. п.), а молодой Конк Фарнем — многообещающим райтсвиллским хирургом, сыном знаменитого во всей Новой Англии терапевта, доктора Фарнема Фарнема, президента медицинской ассоциации округа и председателя совета райтсвиллской больницы. Роман протекал в пределах Скайтоп-роуд, ибо дом Маккензи в вирджинском колониальном стиле (построенный в 1946 году) находился всего двумя домами ниже по дороге похожего на ранчо, но выдержанного в стиле модерн жилища Фарнемов из красного дерева и стекла. Их лужайки соприкасались по бокам вклинившейся между ними небольшой усадьбы Хэллама Лака.
Разумеется, свадьбу назначили на июнь, а церемонию должен был проводить сам епископ, специально прибывающий из Бостона, к тайному разочарованию преподобного Эрнеста Хаймаунта, который рассчитывал на покровительство Маккензи местным талантам и даже заручился полуобещанием Дональда Маккензи на этот счет. Но Би Маккензи оказалась твердой, как гранит гор Махогани. Молли была ее единственным ребенком, и Би питала в ее отношении слишком много надежд, чтобы лишиться хотя бы части долгожданного триумфа. Поэтому венчание должен был проводить епископ, а поставлять еду и официантов — Дель Моника из Конхейвена.
— Мой бизнес не в Конхейвене, а в Райтсвилле, Би! — протестовал Дональд Маккензи. — Чем тебе не подходит Лиз Джоунс? Лиззи обслуживала все важные приемы в этом городе последние тридцать пять лет!
— Вот именно, — отозвалась Би, похлопав мужа по огромной лапе. — Это было бы слишком тривиально. Займись лучше своими делами, Дональд. Ты должен только оплачивать счета — об остальном позабочусь я.
Все социальные «проблемы» решала Би. Конк был славным парнем, но оставил за собой солидный «хвост». Взять, к примеру, Сандру, дочь Милли Барнет, — пышнотелую девицу с интеллектом коровы. Сандра любила проводить время на воздухе, и Конк часто виделся с ней, когда носил свитеры с высоким воротом, — настолько часто, что в глазах Сандры засверкали звезды, а Милли преисполнилась радужных надежд. Конк клялся, что между ним и Сандрой не было и не могло быть ничего серьезного, но Милли Барнет до сих пор говорила о нем весьма холодно.
Или Фло Петтигру, младшая дочь Дж. С. Петтигру, которая сменила Сандру, когда Конк Фарнем перешел от катания на лыжах на Лысой горе к поэтическим сезонам среди сосен вокруг озера Куитонокис. Фло была бледной и серьезной, с прической, как на ранних фотографиях Эдны Сент-Винсент Миллс,[42] и служила для главного редактора «Райтсвиллского архива» основным источником текстов для колонки любовной поэзии. Когда Конк разорвал их помолвку, она поникла, как сломанная лилия, и писала страстные стихи, обращенные к смерти. Тем не менее Барнетов и Петтигру пришлось пригласить на свадьбу, и, что еще хуже, Сандра и Фло были ближайшими подругами Молли.
Би героически решила проблему — она убедила Молли, что разумнее всего притвориться, будто прошлого никогда не существовало. Молли, унаследовавшая не только благообразную внешность отца, но и мозги матери, питала на этот счет тайные сомнения, но попросила Сандру Барнет и Фло Петтигру быть подружками невесты. Когда они согласились — Сандра с радостными криками, а Фло весьма спокойно, — все испытали облегчение, кроме Конка Фарнема.
После этого перед Би встал вопрос, что делать с Джен. Обычно приезд родственницы из Англии должен был только придать блеск любому райтсвиллскому приему, но Дженнифер Рейнолдс, которая была кузиной Би и, следовательно, ее личным крестом, бродила по поместью Маккензи с таким горестным видом, что была способна омрачить даже такое счастливое мероприятие, как свадьба Молли.
Би долго размышляла о проблеме Джен и наконец заявила:
— Что нужно бедняжке Джен в постигшем ее кризисе, так это мужчина.
— Мама! — воскликнула Молли. — Я приводила ей целые мужские гаремы, но она никого не поощряла.
— Кого ты имеешь в виду? — фыркнула ее мать. — Доктора Флэкера? Генри Грэнджона? Уолт Флэкер знает о женщинах только то, что видит в родильном отделении. А для Генри самое веселое времяпрепровождение — вечер за игрой в канасту с матерью. — Би наморщила курносый нос. —
