Она поправила ленточки своей шляпки, затем (Как ее звали? Он хотел знать ее имя) указала на что–то вдалеке. Джек проследил за ее взглядом, но такое большое количество деревьев вдоль дороги закрывало от него то, что вызвало ее интерес.
А затем она повернулась.
Лицом к нему.
Она не вскрикнула, и не вздрогнула, но он знал, что она увидела его, в некотором смысле…
В некотором смысле и он предположил, что это
Его кожу стало покалывать, и это подсказало ему, что она тоже узнала его. Это было нелепо потому, что он был далеко внизу по дороге, и он не был в одежде разбойника, но он знал, что она знала, что уставилась на человека, который ее поцеловал.
Мгновение — возможно, оно продлилось всего секунды, растянувшиеся в вечность. И затем где–то позади него прокричала птица, выдернув его из транса, тут же в голове забилась мысль.
Он никогда долгое время не оставался на одном месте, но здесь — это место — было, определенно, самым опасным из всех.
Он бросил назад последний взгляд. Никакой тоски, нет, он не жаждал этого замка. А что касается девушки из кареты — он подавил что–то странное и раздражающее, горящее в горле — он не будет жаждать и ее тоже.
Некоторые вещи слишком ненадежны.
***
— Что это был за человек?
Грейс слышала, что говорила Элизабет, но она притворилась, что не слышит. Они сидели в удобной карете Уиллоуби, но их счастливая тройка теперь стала четверкой.
Вдова, как только встала с кровати, бросила один взгляд на поцелованные солнцем щеки Амелии (Грейс действительно думала, что она и Томас совершили настоящую длительную прогулку вместе, все говорило за это), и разразилась едва понятной тирадой о надлежащем поведении будущей герцогини. Не каждый день услышишь речь, содержащую все о династии, потомстве и веснушках одновременно.
Но вдова справилась с этим, и теперь все они были несчастны, и больше всех Амелия. Вдова вбивала все это в ее голову, и то, что она должна поговорить с леди Кроуленд — больше всего, вероятно, о воображаемых пятнах на коже Амелии — поэтому, она пригласила себя на прогулку, давая инструкции конюшим Виндхэма подготовить карету и выслать ее за ними, чтобы вернуться назад.
Грейс отправилась с ними. Поскольку, если честно, у нее совершенно не было выбора.
— Грейс? — Это снова была Элизабет.
Грейс поджала губы и категорически уставилась на пятно на подушке сиденья сразу слева от головы вдовы.
— Кто это был? — упорствовала Элизабет.
— Никто, — быстро сказала Грейс. – Мы готовы ехать? — Она смотрела в окно, притворяясь заинтересованной в причине отсрочки их отъезда. В любой момент они могли выехать в Бёрджес Парк, где жили Уиллоуби. Она боялась поездки, хотя та и была короткой.
И, кроме того, он ее видел.
Разбойник. Которого звали не Кэвендиш.
Но когда–то звали так.
Он уехал прежде, чем вдова появилась из замка, демонстрируя искусство верховой езды столь бесспорное, что даже она, которая никогда не была наездницей, признала его мастерство.
Но он видел ее. И он узнал ее. Она была совершенно в этом уверена.
Она
Грейс нетерпеливо постукивала пальцами по бедру. Она думала о Томасе и огромном портрете, пронесенном мимо дверей гостиной. Она думала об Амелии, которая, начиная с рождения, воспитывалась так, чтобы быть невестой герцога. И она думала о себе. Ее мир не мог быть совершенно таким, каким она хотела, но это был ее мир, и он был безопасен.
И вдруг во власти одного человека оказалась возможность разрушить все это.
Почему, даже притом, что она выторговала бы за часть своей души всего лишь еще один поцелуй этого человека, имени которого не знала, когда Элизабет заметила, что все выглядело так, будто она его знала, она резко сказала:
— Я не знаю.
Вдова огляделась, она была раздражена.
— О чем вы говорите?
— В конце дороги стоял человек, — сказала Элизабет, прежде чем Грейс успела что–либо сказать.
Голова вдовы откинулась назад в направлении Грейс.
— Кто это был? — потребовала она ответа.
— Я не знаю. Я не видела его лица. — Это не было ложью. По крайней мере, не совсем.
— Кто это был? — гремела вдова, ее голос заглушал стук колес, громыхавших вниз по дороге.
— Я не знаю, — повторила Грейс, но даже она слышала, что ее голос сломался.
— Вы видели его? — спросила вдова Амелию.
Глаза Грейс поймали Амелию. Что–что прошло между ними.
— Я никого не видел, мэм, — сказала Амелия.
Вдова с фырканьем отвернулась от нее, обращая всю свою ярость на Грейс.
— Это был он?
Грейс покачала головой.
— Я не знаю, — запиналась она. — Не могу сказать.
— Остановите карету, — завопила вдова, покачнувшись вперед и пихая Грейс в сторону так, чтобы она могла барабанить в стенку, отделяющую салон от кучера. — Остановитесь, я Вам говорю!
Карета внезапно остановилась, и Амелия, которая сидела рядом с вдовой, упала вперед, приземлившись в ногах Грейс. Она попыталась встать, но была придавлена герцогиней, которая рванулась через карету, чтобы схватить подбородок Грейс, ее длинные, старческие пальцы, безжалостно вцепились в ее кожу.
— Я дам Вам еще один шанс, мисс Эверсли, — шипела она. — Это был он?
Она кивнула.
Глава четвертая
Десять минут спустя Грейс сидела в карете Уиндхэмов наедине с герцогиней, пытаясь вспомнить, почему она сказала Томасу, что он не должен запирать свою бабушку. За последние пять минут герцогиня проделала следующие вещи:
Развернула карету.
Вытолкала Грейс из кареты на землю, куда она приземлилась, неловко подвернув правую лодыжку.
Отослала сестер Уиллоуби своей дорогой без малейшего объяснения.
Отправила карету Уиндхэмов обратно.
Снабдила вышеупомянутую карету шестью здоровыми лакеями.
Затолкала Грейс обратно в карету. (Лакей, проделавший это, принес свои извинения, поскольку вынужден был так поступить не по своей воле).
— Мэм? — спросила Грейс нерешительно. Они мчались вперед со скоростью, которую нельзя было считать безопасной, но вдова продолжала стучать своей тростью о стену, крича кучеру, чтобы ехал быстрее. — Мэм? Куда мы едем?
— Вы это отлично знаете.
