Кейт отвернулась к окну и тихо выругалась, увидев, что они еще даже не добрались до улицы, на которой стоял дом Энтони. И никакой возможности отмолчаться: им еще минут пять придется сидеть в экипаже.
– Ну-у-у-у, – протянула она, – не уверена, что уловила смысл твоих слов.
– Разумеется, – усмехнулся он, – я так и ожидал.
Кейт мрачно свела брови. Нет ничего хуже, чем оказаться объектом насмешек, особенно когда сегодня день твоей свадьбы!
– Теперь ты играешь со мной, – упрекнула она.
– Нет, – запротестовал он, растянув губы в плотоядной ухмылке, – но я бы хотел поиграть с тобой. Это вещи разные.
– Мне не нравится, когда ты говоришь загадками, – проворчала она, – зная, что я ничего не понимаю.
Устремив взгляд на ее губы, Энтони увлажнил языком свои.
– Ты все поняла бы, если бы просто смирилась с неизбежным и забыла свое глупое требование.
– Терпеть не могу, когда со мной обращаются снисходительно, как с малым ребенком, – сухо обронила Кейт.
Его глаза гневно сверкнули.
– А я терпеть не могу, когда мне отказывают в моих правах, – парировал он ледяным тоном.
Кейт съежилась под его властным взглядом.
– Я ни в чем тебе не отказываю!
– Да неужели? – саркастически осведомился он.
– Я всего лишь прошу дать мне передышку. Совсем недолгую. Временную. Короткую, – уточнила она. – Неужели ты откажешь мне в такой скромной просьбе?
– По-моему, из нас двоих, – отчеканил он, – отказываешь ты, а не я.
Он был прав, черт его побери, и она понятия не имела, что еще сказать и как оправдаться. Конечно, у нее не было никаких оснований требовать отсрочки. Он действительно имел полное право перекинуть ее через плечо, утащить в постель и запереть в спальне на неделю, если ему взбредет в голову подобная идея.
А вот она вела себя глупо: узница собственных страхов и неуверенности, неуверенности, которую узнала впервые с тех пор, как встретила Энтони.
Всю свою жизнь она была той, кому предназначались второй взгляд, второе приветствие, второй поцелуй руки. И хотя по правилам этикета к ней полагалось обращаться первой, как к старшей сестре, красота Эдвины была настолько ошеломляющей, а чистая голубизна глаз такой поразительной, что люди просто забывались в ее присутствии.
Впрочем, Кейт и не расстраивалась. Будь Эдвина сварливой или избалованной, старшей сестре пришлось бы нелегко. Но Эдвина была так же добра, как и прекрасна. А большинство мужчин, с которыми знакомилась Кейт, казались такими глупыми и ничтожными, что она не расстраивалась, если они прежде всего замечали младшую сестру.
До этого момента.
Ей хотелось, чтобы глаза Энтони загорались, когда она, Кейт, входила в комнату. Хотела, чтобы он оглядывал собравшихся, пытаясь отыскать взглядом ее лицо. О нет, не нужно, чтобы он ее любил, – по крайней мере так твердила себе Кейт, – но она отчаянно мечтала быть первой в его привязанностях, первой в его желаниях. И в ней росло ужасное, кошмарное предчувствие, что это означает одно: она влюбляется в собственного мужа.
Влюбиться в мужа: кто бы мог подумать, что это окажется таким несчастьем?
– Вижу, у тебя нет ответа, – спокойно констатировал Энтони.
Экипаж подкатил к дому, что избавило Кейт от необходимости ответить. Но когда подбежавший ливрейный лакей попытался открыть дверцу, Энтони рывком ее захлопнул, не отводя глаз от лица жены.
– Как, миледи? – повторил он.
– Как… – эхом откликнулась она, уже забыв, о чем он спрашивал.
– Как, – повторил он голосом твердым, как камень и обжигающим, как пламя, – как вы собираетесь готовиться к брачной ночи?
– Я… я об этом не подумала, – созналась Кейт.
– Я так и понял.
Он отпустил дверь, и она распахнулась. За нею оказались два лакея, изо всех сил пытавшиеся скрыть любопытство. Кейт продолжала молчать. Энтони помог ей спуститься и повел в дом.
Слуги собрались в холле, и Кейт бормотала приветливые слова каждому, кого представляли ей дворецкий и экономка. Поскольку по стандартам высшего общества дом был невелик, слуг оказалось немного, но церемония представления заняла добрых двадцать минут.
Но и эти двадцать минут не помогли ей успокоиться. К тому времени, как Энтони обнял Кейт за талию и повел к лестнице, сердце ее тревожно билось, а сама она впервые в жизни испугалась, что может потерять сознание.
О нет, она боялась не брачной постели.
