— Вы намекаете, что я должен извиниться, — сказал он со смешком, — но я не стану потакать вам.
Она сжала губы, видимо, для того, чтобы избежать резкого ответа.
Он откинулся на спинку скамьи, вытянул ноги и скрестил их в щиколотках, сигнализируя этой ленивой позой, что он намерен остаться возле нее.
— В конце концов, — будто размышляя, сказал он, — меня нельзя обвинить в том, что я нарушаю ваше одиночество. Мы сидим на скамейке в Гайд-парке — на свежем воздухе, в публичном месте, и так далее, и тому подобное.
Он сделал паузу, дав ей шанс ответить. Но она молчала. Поэтому он продолжил:
— Если бы вам было нужно одиночество, вы могли взять газету к себе в спальню или в кабинет. Разве не в этих местах в доме вы могли бы уединиться?
Он снова помолчал, ожидая ее ответа, но она отказывалась отвечать. Тогда он понизил голос до полушепота и спросил:
— У вас есть кабинет, леди Оливия?
Она уставилась прямо перед собой, видимо, не желая смотреть на него, и он подумал, что она не ответит. Но она сказала:
— Нет, у меня нет кабинета.
— Как жаль, — пробормотал он. — Я нахожу очень удобным иметь место, принадлежащее только мне. Кроме спальни, конечно. Вам стоит задуматься о том, леди Оливия, чтобы устроить себе кабинет, где бы вы могли читать газеты и никто бы вам не мешал.
Она повернулась к нему с подчеркнуто невозмутимым видом.
— Вы сидите на рукоделии моей служанки.
— Извините. — Он вытащил из-под себя вышивание. Он сидел на самом его краешке, но решил быть великодушным и не стал комментировать. — А где ваша служанка?
Она махнула рукой куда-то в пространство:
— Она пошла поболтать со служанкой Мэри. Я уверена, что она сейчас вернется.
На это у него не было ответа, поэтому он сказал:
— У вас с братом очень интересные отношения.
Она пожала плечами, явно пытаясь избавиться от него.
— Мой брат меня презирает, — признался Гарри.
Это ее заинтересовало. Она повернулась к нему и улыбнулась:
— Мне бы хотелось с ним познакомиться.
— Он не часто появляется у меня в кабинете, но если он встает не слишком поздно, он завтракает в маленькой столовой, окна которой выходят на ту же сторону, что и мой кабинет. Через два окна от моего. Вы можете попытаться увидеть его там.
Она пристально посмотрела на него, а он лишь вкрадчиво улыбнулся.
— Почему вы здесь? — спросила она.
— Катаюсь верхом.
— Нет, почему вы здесь? На этой скамье? Рядом со мной?
Он на секунду задумался.
— Вы меня смущаете.
Она поджала губы, а потом ответила:
— Что ж, полагаю, что это справедливо.
Всего несколько минут назад она заявила, что он ее раздражает.
В это время подошла ее служанка. Он услышал ее еще до того, как увидел. Вышагивая по мокрой траве, она бурчала:
— Почему эта женщина считает, что мне надо научиться французскому? Ведь это она в Англии. О! — Она остановилась и с удивлением посмотрела на Гарри. — Извините, миледи, я не знала, что вы не одна.
— Сэр Гарри как раз уходит, — сказала Оливия, повернувшись к нему с такой лучезарной улыбкой, что он наконец понял, отчего в Лондоне столько разбитых мужских сердец. — Большое спасибо, сэр Гарри, что составили мне компанию.
Он понял, что она просто непревзойденная лгунья. Если бы он только что не провел последние десять минут в обществе леди, которую он про себя назвал «скверной девчонкой», он мог бы и влюбиться.
— Да, леди Оливия, я как раз собрался уходить.
Он поднялся.
Решительно отодвинув на задний план мысли о леди Оливии, Гарри принялся за работу вскоре после возвращения из парка. Ему хорошо работалось, и он успешно справился с переводом таких идиом, как «когда рак на горе свистнет», «сделать из мухи слона», «с паршивой овцы хоть шерсти клок».
Постукивая пером о стол, он несколько минут обдумывал перевод одной пословицы и хотел было уже отложить работу, когда услышал стук в дверь.
— Войдите.
Он не поднял головы. Он уже так давно не мог сосредоточиться хотя бы на одном абзаце, что сейчас не хотел прерывать работу.
— Гарри.
Перо в руке Гарри замерло. Он ожидал, что это дворецкий принес утреннюю почту, но голос принадлежал его младшему брату.
— Эдвард, — сказал Гарри, убедившись, что точно знает, в каком месте перевода он остановился, прежде чем поднять голову. — Рад видеть тебя.
Эдвард подошел и положил на стол конверт:
— Прислали с курьером.
На конверте не был обозначен отправитель, но шифры и штампы были знакомы. Пакет пришел из военного министерства и почти наверняка был важным. Серьезные документы ему редко присылали прямо на дом. Гарри отложил пакет в сторону, намереваясь ознакомиться с его содержимым позже, когда он останется один. Эдвард знал, что он переводит документы, но не знал, для кого, а Гарри не считал возможным доверить брату эту информацию.
Письмо могло, конечно, подождать пару-другую минут. В данный момент его удивило появление брата в его кабинете. У Эдварда не было привычки разносить корреспонденцию. Даже если этот пакет вручили ему прямо в руки, он скорее всего бросил бы его на поднос в холле, чтобы его отнес дворецкий.
Эдвард общался с Гарри лишь тогда, когда его заставляли, или в случае крайней необходимости. Необходимость обычно имела денежное выражение.
— Как ты себя чувствуешь, Эдвард?
Эдвард пожал плечами. У него был усталый вид, глаза были красными и припухшими. Видимо, он провел бурный вечер и лег спать поздно.
— Сегодня к нам на ужин придет Себастьян, — сказал Гарри.
Эдвард редко ужинал дома, но если он узнает, что будет Себ, он наверняка останется.
— Вообще-то у меня были планы, — сказал Эдвард, но добавил: — Но возможно, я мог бы их отложить.
— Я бы этому порадовался.
Эдвард стоял в центре кабинета — олицетворение мрачного, надутого мальчишки. Ему было двадцать два года, и Гарри предполагал, что Эдвард считает себя мужчиной, но его манера держаться выдавала в нем незрелого юнца.
Эдвард был молод, но не выглядел молодым. Гарри беспокоило, что вид у брата был изможденным. Он слишком много пил и, вероятно, очень мало спал. Правда, он не был похож на их отца. Гарри не мог понять, в чем между ними была разница, если не считать, что сэр Лайонел всегда был веселым. Кроме тех случаев, когда был печален и все время просил прощения. Но на следующее утро он обычно все забывал.
Эдвард был другим. Злоупотребление алкоголем не делало его экспансивным, разговорчивым. Гарри не мог себе представить, чтобы Эдвард встал на стул и обратился бы к окружающим с речью. Когда они
