экономикой, не так ли? Я имею в виду вот что: если вы начинаете больше брать себе, то
— Да. Только ради чего вы будете брать себе больше? Зачем это делать?
— Ну, такова основа оседлого образа жизни. Без сельского хозяйства я не смогу жить оседло.
— Ты уверен, что именно этого хочешь?
— А чего еще мне хотеть?
— Хочешь ли ты, чтобы твой вид распространился так, что стал бы в конце концов управлять всем миром, обработал каждый квадратный фут почвы и заставил всех заниматься сельским хозяйством?
— Нет, конечно.
— Но именно это делали и делают Согласные. Именно так и построена их сельскохозяйственная система: она имеет целью не удовлетворение потребностей оседлых жителей, а увеличение их численности. Неограниченное увеличение.
— Ну хорошо. Только мне не нужно ничего, кроме возможности жить оседло.
— Тогда ты не должен начинать войну с природой.
— Но ведь проблема остается. Если я хочу жить оседло, тогда я должен иметь больше, чем имел раньше, и этот излишек должен
— Что ж, это так, и я понимаю твое затруднение. Но во-первых, оседлый образ жизни ни в коей мере не чисто человеческое изобретение. Более того, я с ходу не смогу вспомнить ни одного вида, который был бы кочевым в абсолютном смысле слова. Всегда имеется определенная территория — для прокорма, для выведения потомства; всегда имеется улей, гнездо, логово, нора, берлога, лежбище. Оседлый образ жизни присущ животным, как и людям, в разной степени. Даже охотники и собиратели не являются чистыми кочевниками, и существуют различные переходные формы между ними и полностью оседлыми земледельцами. Есть такие племена охотников и собирателей, которые в результате интенсивного собирательства и охоты делают запасы, позволяющие им быть немного более оседлыми. Есть также полуземледельцы, которые что-то выращивают, а что-то собирают. Есть уже почти полностью перешедшие к сельскому хозяйству люди, которые занимаются собирательством лишь как дополнением к основному промыслу.
— Однако главной проблемы это не решает.
— Решает, но твое видение проблемы ограничено тем, что ты смотришь на нее под одним, и только одним углом. Ты упускаешь из виду вот что. Когда на сцене появился Homo habilis — тот самый Homo habilis, который знаменовал собой новый этап адаптации гоминид, —
— Понятно. Только я все-таки не вижу, какое отношение все это имеет к оседлому образу жизни.
— Ты слушаешь невнимательно. Оседлый образ жизни — следствие биологической адаптации, к которой в определенной степени прибегают все виды, включая человека. А любая форма адаптации существует в конкуренции с другими формами адаптации. Короче говоря, человеческий оседлый образ жизни не является нарушением законов конкуренции, он им подчиняется.
— Да… Пожалуй, теперь я это вижу.
— Итак, что же мы обнаружили?
— Мы обнаружили, что любой вид, который не подчиняется правилам конкуренции, кончает тем, что разрушает биологическое сообщество, чтобы обеспечить возможность собственной экспансии.
— Любой вид? Включая человека?
— Да, несомненно. Именно это и происходит в действительности.
— Значит, ты понял, что такое положение вещей, по крайней мере то, что мы с тобой обсудили, не является следствием какого-то загадочного порока, присущего человеческому роду. Не какой-то неуловимый изъян заставляет людей вашей культуры разрушать мир.
— Да. То же самое произошло бы с любым видом, по крайней мере с видом, достаточно сильным, чтобы вести себя так же, при условии, что каждое расширение кормовой базы будет сопровождаться ростом популяции.
— При условии расширения кормовой базы расти будет любая популяция. Это верно для всех видов на Земле, включая человека. Согласные доказывают это уже десять тысяч лет. Десять тысяч лет они упорно увеличивают производство продовольствия, чтобы накормить растущее население, и в результате оно растет еще быстрее.
Я несколько минут сидел молча и размышлял.
— Матушка Культура с этим не согласна.
— Ну конечно. Не сомневаюсь, что она категорически возражает. Что же именно она говорит?
— Она утверждает, что в нашей власти увеличивать производство продовольствия, не позволяя расти популяции.
— С какой целью? Зачем нужно увеличивать производство продовольствия?
— Чтобы накормить миллионы голодающих.
— И что же, накормив их, вы возьмете с них обещание не размножаться?
— Э-э… нет, такое в планы не входит.
— Так что же произойдет, когда вы накормите голодающие миллионы?
— Они начнут размножаться, и население увеличится.
— Несомненно. Этот эксперимент ежегодно ставится людьми вашей культуры уже десять тысяч лет — и результат всегда предсказуем. Увеличение производства продовольствия для того, чтобы накормить растущее население, ведет к новому росту популяции. Такой результат неизбежен, и предсказывать что-то иное — значит просто предаваться биологическим и математическим фантазиям.
— И все-таки… — Я подумал еще немного. — Матушка Культура говорит, что проблему может решить контроль над рождаемостью.
— Да. Если ты когда-нибудь проявишь такую глупость, что станешь обсуждать эту тему с некоторыми своими друзьями, то увидишь, как они вздохнут с облегчением, когда догадаются привести этот довод: «О- ох… Слава богу, нам удалось сорваться с крючка!» Точно так же алкоголик клянется, что бросит пить, прежде чем пьянство окончательно погубит его. Глобальный контроль над рождаемостью — нечто, что всегда должно начаться в будущем. Он должен был начаться в будущем, когда вас было три миллиарда в 1960 году. Теперь, когда вас пять миллиардов, он тоже должен начаться в будущем.
— Это правда, и тем не менее такое возможно.
— Возможно, конечно, но только если вы перестанете следовать тому сюжету, который разыгрываете. До тех пор пока вы этого не сделаете, вы будете продолжать отвечать на голод увеличением производства продовольствия. Ты ведь видел плакаты, призывающие посылать продовольствие голодающим?
— Видел.
— А видел ты когда-нибудь призывы посылать им противозачаточные средства?
— Нет.
— Их и никогда не бывает. Матушка Культура высказывается по этому поводу двояко. Когда ты говоришь ей:
— Верно.
— Если рассматривать вашу культуру в целом, на самом деле никакого серьезного движения в сторону глобального контроля над рождаемостью не существует. Дело в том, что такого движения не будет