Он отвечал на вопрос Покойника, не включившего меня в диалог. Покойник развлекался. Мстил. Все это ребячество…
Я ответил сердитым взглядом, но внимание все же обратил.
– Отлично, нет проблем! – Признаюсь, я не обошелся без некоторого сарказма. – Вот только тебя не затруднит сообщить мне, как я узнаю о том, что он это сделал? Всегда остается вероятность – совершенно микроскопическая, разумеется, но все же статистически возможная, – что я не смогу сообразить это самостоятельно.
Покойник прямо-таки исходил самодовольством. Было видно, что он готов перевернуть все вверх дном, только чтобы показать, каким гениальным укротителем проблем является некий усопший логхир.
– Понимаю.
Я не стал комментировать тот факт, что мозговые черви больше не являлись воображаемыми. Хотя подозревал здесь какой-то подвох еще тогда, когда Покойник всучивал этот товар Учителю Уайту.
Глава 76
Опираясь на базис, заложенный Жнецом Темиском и Чодо Контагью, служители А-Лафа проделали неплохую работу по налаживанию контактов в Танфере. Их связи с Бледсо и семейством Терсайзов оказались весьма полезными. Но наиболее выгодным, с их точки зрения, оказался альянс на Холме – с заклинательницей Кабошон Ужасной (она же Дракотт Радомира), отпрыском королевской фамилии, сравнительно малоизвестной колдуньей, чье имя никогда не попадало ни в один список преступлений и злодеяний правящего класса.
Кабошон была особенно полезна тем, что являлась усопшей – пусть еще и не легально, но по крайней мере фактически. В отличие от моего домашнего трупа старая ведьма просто сидела себе в углу, тихонько мумифицируясь. Ее иногородние приятели не стали докладывать о том, что из нее уже вышел дух.
Однако пришельцы также не придали значения неестественно хорошему посмертному состоянию останков. Очевидно, старая ведьма окружила себя заклинаниями, прежде чем сдаться неизбежному. Возможно, определенные люди смогли бы вернуть ее обратно. Если бы оказались в нужном настроении.
Но это была не моя проблема. Я был не в настроении.
Тинни издавала звуки, выражавшие отвращение. Я не собирался ее утешать – она сама настояла на том, чтобы пойти со мной. Пусть теперь наслаждается полным комплектом ощущений.
Я до сих пор еще тратил серое вещество своего мозга на поиск аргументов, достаточно острых, чтобы проникнуть сквозь рыжеволосое упрямство и заставить Тинни понять, что в моей жизни есть такие стороны, которые ей не следует делить со мной.
– Запах не такой уж плохой для трупа, пролежавшего уже долгое время, – заметил я.
Дьякон Осгуд и его команда не стали терять времени. Они быстро собрали металлических собачек, металлические обломки и инструменты для работы по металлу, валявшиеся по всей гостиной, превращенной в мастерскую. Если бы я был циником, я бы решил, что они хотели побыстрее выпихнуть меня оттуда.
Они сгребли все в старые мешки из-под картошки. Осгуд выглядел не более счастливым, чем какой- нибудь трудяга, которому приходится работать, когда у него болит голова. Он боялся, что теперь Стража пронюхает про эту хибару. Однако не помогать мне он не мог.
Очевидно, здесь располагался административный центр миссии А-Лафа в Танфере, подвалы же в терсайзовских зернохранилищах служили им жилыми помещениями.
Я осмотрел мертвую женщину. С первого взгляда было трудно судить, явилась ли ее кончина естественной, или же даме помогли. Ну ладно, уж полковник Блок сможет это выяснить. Тело окружала какая-то потрескивающая аура, словно бы говорившая: «Не прикасайся!». Я не стал. Возможно, только это и было необходимо для того, чтобы вновь вернуть ее к жизни.
Мешок с костями наверняка знал об этом. Знал – и не сообщил Страже. Он не хотел, чтобы его план по уши завяз в законе и порядке.
– Ты, Гаррет. – Дьякон Осгуд говорил мало, а когда открывал рот, его голос звучал измученно. – Возьми этот мешок. Ты, шлюха…
Тинни врезала ему между глаз первым подвернувшимся под руку оловянным кухонным прибором. Упомянутые глаза тут же съехались к переносице, дьякон зашатался. Его подручные вылупились на нее: случившееся было за пределами их разумения. Тем не менее я был рад, что Хохотунчик не пожалел времени, чтобы подавить их естественную предрасположенность ломать людям кости, когда происходит что-либо, чего они не понимают.
– Полегче, – сказал я Тинни, которая заводила себя для второго, окончательного удара. – Он нам еще нужен.
Она отбросила свое оружие, но по ее виду было ясно, что военные действия возобновятся в тот же момент, как только изо рта Осгуда извергнется еще один образец сексуальной нетерпимости.
– Вы о чем-то хотели меня спросить, дьякон? – ласково проговорила она.
Нечленораздельный звук. Встряхивание головы, чтобы разогнать искры в глазах.
– Мешок. Вот этот. Неси.
Он не дошел до того, чтобы сказать «пожалуйста», но это было вполне понятно. У него было тяжелое детство. Прошедшее среди козлов и прочей скотины.
Вскоре я заметил, что все, что было необходимо нести, оказалось распределено между всеми, кто был способен на это, – но сам добрый дьякон не обременил себя ничем более тяжелым, нежели его совесть.
– Как ты думаешь, это стоит того, чтобы закатывать сцену? – спросил я Тинни.
– Сначала возьмем от него все, что нам надо.
Я уже видел прежде этот взгляд – большей частью в тех случаях, когда мне доводилось ее чем-либо обидеть. В каждом из этих случаев у меня был повод для сожалений впоследствии.
Серебряник внимательно исследовал каждый инструмент и каждый кусочек металла и затем произнес:
– Удовлетворительно. Я смогу работать с этим. Вы один из мастеров? – спросил он Осгуда.
Тот содрогнулся, словно собака, пытающаяся пройти мимо персиковой косточки. Запрет оставался твердым.
– Нет. Те, кто остался в живых, сейчас в тюрьме.
– Это как-то помешает вам? – спросил я Серебряника.
– Нет, просто у меня уйдет больше времени, чтобы удовлетворить запрос вашего патрона.
Тинни ухмыльнулась, прочтя мои мысли. Однако с присущим мне искусством я сумел разочаровать ее:
– Пока еще рано. Сначала возьмем от него все, что нам надо.
Впрочем, не могу сказать, чтобы я знал – что именно нам надо.
Покойник набил мою башку всякой ерундой, при этом так и не выдав, в чем состоял его план.
Серебряник издал отрывистое приказание. Тут же набежала толпа мужчин и женщин, молодых и старых, но явно связанных с ним родственными узами, и похватала барахло, которое мы принесли. Я пробормотал несколько слов на таком языке, который не часто использовал с тех пор, как вернулся с войны.