диверсантом — кроме всего прочего, ей было предъявлено обвинение в перерезывании дважды телефонных линий, связывающих остров Уайт с материком.
Она ничего не отрицала, но долго и красноречиво доказывала, что ни один из ее поступков не был направлен на помощь врагу и что она действовала «из любви к искусству». На суде не было публики. Присутствовали только адвокаты и сотрудники отдела военной разведки и Секретной службы, люди искушенные, знавшие все повадки шпионов, однако и среди них некоторые невольно восхищались этой энергичной умной женщиной, так отчаянно боровшейся за свою жизнь. Ее удивительное красноречие не помогло. Присяжные признали ее виновной по всем пунктам предъявленных ей обвинений, и судья надел черную шапочку в знак того, что она приговаривается к смерти. Стоя между конвоирами О'Грейди не проявила никаких признаков волнения; Она подала апелляцию. Апелляционный уголовный суд заменил смертный приговор тюремным заключением сроком на четырнадцать лет. Мы, англичане, не любим посылать женщин на эшафот… Когда она выйдет из тюрьмы, война уже станет историей. Это будет не та история, которой ожидала эта женщина и о которой так красноречиво говорил доктор Геббельс!
Милая Роза О'Грейди была хотя и маленьким, но опасным колесиком в нацистской машине. В свете зловещих германских планов засылки в Англию через Ла-Манш более опытных шпионов ее роль нельзя было недооценивать.
ГЛАВА IX
ПЕРВЫЕ ШПИОНЫ
ПО ТУ СТОРОНУ ЛА-МАНША
Это произошло в 1940 году, в одно мрачное, темное декабрьское утро. Диктор Би-би-си коротко и сдержанно объявил: «Ночью на Лондон совершили налет самолеты противника. Причинен некоторый ущерб». Пустынные улицы за Кингс Кроссом и Каледонским рынком — когда-то любимым местом искателей сокровищ, бродивших среди палаток с разным старьем, а теперь военным складом, окруженным колючей проволокой, — были почти безлюдны.
То там, то здесь из окна с выбитыми стеклами и разорванными маскировочными шторами пробивался луч света; груды развалин и дощечки с предупреждением об опасности молча рассказывали о том, что произошло ночью.
На каледонской дороге перед мрачной стеной, за Которой прячется Пентонвильская тюрьма, на посту стояли два солдата. Вот из двери вышел человек. Он торопливо прикрепил листок бумаги на треснувшей полуоторванной доске объявлений и поспешил обратно. Редкие лондонцы, проходившие мимо тюрьмы, не задерживались у тюремной доски объявлений — ведь дело происходило в разгар «блицкрига». А между тем промокший от дождя листок бумаги был любопытным историческим документом.
«Мы, нижеподписавшиеся, заявляем, что 10 декабря 1940 года в Пентонвильской тюрьме в нашем присутствии были казнены заключенные Иосиф Вальдберг, родившийся 15 июня 1915 года в Майнце, и Карл Мейер, родившийся 19 октября 1916 года в Кобленце.
10 декабря 1940 года.
Подписи:
П. Линастон Меткалф — заместитель шерифа Лондонского графства.
Капитан Ф. X. Л. Стивенсон — комендант Пентонвильской тюрьмы.
Джеймс Лиделл — тюремный врач».
Это была первая казнь за шпионаж во время второй мировой войны. На следующее утро министерство внутренних дел передало для опубликования в печати короткое сообщение. В нем не было никаких подробностей: не сообщалось, как эти люди попали в Англию, что они делали, как их поймали и что вскрылось на суде, происходившем при закрытых дверях.
Эта секретность свидетельствовала о беспощадности тотальной войны и необходимости более эффективных мер безопасности, чем те, которые применялись в 1914–1918 годах. На этот раз немецкие агенты действовали вдоль всего побережья Британских островов. Самолеты и радио позволяли легко и быстро передавать разведывательную информацию через все оборонительные укрепления. Руководители контрразведки настаивали на том, чтобы о поимке шпионов как можно дольше не знал никто.
Но от старинных традиций правосудия нелегко отказаться, даже если этого требуют условия войны. Общество должно знать о казни преступника. Потому-то на дверях тюрьмы, в которой Мейер и Вальдберг понесли тягчайшее наказание за свою преступную деятельность, было вывешено упомянутое объявление.
На судебном процессе по их делу был и третий обвиняемый — Чарлз Альберт ван ден Кибум. Он подал апелляцию, безуспешно пытаясь предотвратить неизбежный конец. Но апелляционный суд отклонил его жалобу, и он вслед за своими товарищами отправился на эшафот.
Трудно себе представить более драматичную обстановку, чем та, в которой происходил судебный процесс по делу этих шпионов, начавшийся 2 ноября 1940 года. Это было время страшных налетов авиации Геринга на город, когда, потеряв надежду на разрушение столицы с помощью массированных атак бомбардировщиков, он стал применять скоростные истребители-бомбардировщики, почти беспрерывно совершавшие короткие налеты на Лондон в надежде ослабить оборону Англии. Суд шел под аккомпанемент сирен и разрывов бомб и артиллерийских снарядов. В затемненном зале суда было невероятно тихо и спокойно, и эта обстановка, убеждая в несокрушимости английского правосудия, внушала подсудимым ужас. Никакая война, никакие бомбы, никакое вторжение — ничто не могло помешать традиционной процедуре английского суда.
Когда эти шпионы были пойманы, железная выучка немецких школ подверглась первым испытаниям перекрестного допроса.
Высокомерное молчание шпионов сначала показалось следователям свидетельством совершенства немецкой системы обучения. Но когда шпионы поняли, что улики очевидны и нет никаких надежд оправдаться, они забеспокоились. Первым признался Вальдберг. Он рассказал об истинных причинах своего приезда в Англию.
Все трое прибыли в Англию в самый разгар «блицкрига». У каждого было с собой несколько сот фунтов стерлингов. Чтобы избежать формальностей, связанных с регистрацией всех проживающих в отелях, ночью они укрывались в поврежденных бомбами и покинутых людьми зданиях.
Их задание заключалось в том, чтобы определять степень повреждений, причиняемых воздушными налетами, и собирать сведения о моральном состоянии населения, о расположении военных частей и о работе военных заводов.
Днем они расходились, а вечером снова встречались в условленном месте и суммировали сведения, почерпнутые за день, — обрывки неосторожных разговоров в общественных учреждениях, автобусах и очередях.
Устанавливая небольшую антенну, они передавали в Германию последние данные. Я видел радиопередатчик, который для того времени можно считать шедевром изобретательности. Аппарат помещался в двух небольших сумках из черной кожи, одна из которых была размером в восемь квадратных дюймов, а другая в четырнадцать на шесть дюймов. С первого взгляда сумки можно было принять за противогазы, которые в то время носили очень многие. Правда, их выдавал вес: в сумке большего размера находились три 90-вольтовых и одна 45-вольтовая батареи и аппарат Морзе, а в сумке поменьше — коротковолновый передатчик и две складывающиеся серийные мачты с изоляторами на каждом конце и проволокой между ними. Днем шпионы не отваживались носить с собой эту установку и прятали ее в укромном месте.
Установка была тяжелее, чем требовалось для связи, например, юго-восточной части Англии с Францией. Она обладала большой мощностью и могла обеспечить связь с Германией из любой части Британских островов. Чтобы радиосигналы не могла обнаружить контрразведка, шпионам приходилось постоянно передвигаться. Радиостанции ВВС вели круглосуточное наблюдение за эфиром на всех волнах. Любой передатчик, действующий в свободных диапазонах, был бы немедленно обнаружен. Откуда бы ни велась передача, по крайней мере три пеленгирующих станции автоматически произвели бы засечку. Работа
