она не начала чувствовать пациента так, как я.
Затем я договорился с нашим начальством о работе с гражданскими медиками, в нескольких больницах Англии и Франции. И мы, надо сказать, гражданских не подвели, оказались на высоте.
Главное, она была такой же упорной и терпеливой, как я. Не остановилась на полпути. Стала замечательным хирургом. В некоторых медицинских разделах намного лучше меня. Ведь первоначально я готовился на файтера первой волны, а не врача-универсала, и сосредоточил свои усилия лишь на изучении анатомии человека и хирургии. И мои дополнительные тренировки по выживанию, а также на десантных шаттлах и по боевому искусству — даже не входили в курс обучения Лауры, которая сейчас заведовала медицинским сектором нашей базы-крейсера.
Не та специализация.
Но полезные для десантника хобби очень даже поощрялись. И мое умение работать с техникой любой сложности очень обрадовало наших наставников — во Внеземелье это, сами понимаете, очень ценное качество.
И тут вот обнаружился такой заскок — по медицинской части. Я умел не только выживать, но и спасать других людей тоже. Делать сложнейшие операции. При необходимости — даже подручными, примитивными средствами. Потому что чувствовал пациента и за счет этого очень легко ориентировался в человеческой анатомии.
Вот только не заикался об этом начальству. Специально немного завалил зачеты и экзамен по медицинским дисциплинам, сославшись на усталость, волнение и загруженность на дисциплинах по выживанию и пилотированию. Я не хотел, чтобы меня перевели из файтеров первой волны — во вторую, вспомогательную. Даже поссорился из-за этого с Лаурой, Амандой и Сато. И приказал им помалкивать. Но наши-то орлы из моего выпуска знали об этом, дополнительно работая вечером со мной в операционной. И тоже тихонько так помалкивали.
Это была наша маленькая тайна. Никто из ребят нашего выпуска, после вечерних тренировок с Лаурой и мной — на экзаменах по медицинским дисциплинам не вылетел на лед. Вот только кличка Док, приклеившаяся ко мне пять лет назад, дожила до настоящих дней…
Мы не были учеными — нас учили выживать любой ценой. Большего от нас никто и не требовал — только наладить связь с выжившими людьми на Новой Женеве. А там наши ученые-внеземельщики сориентируются по обстановке, и начнут свою программу исследований. Потому что мы уже понимали — без поддержки местных колонистов, приспособившихся к изменившимся после Катастрофы условиям, шансов на успех Экспедиции нет вообще.
Но с каждой новой, неудачной высадкой, надежды на то, что мы выполним задачу сходу, нахрапом — провалились с треском… Смертельные излучения Планеты Хаоса пока брали верх над самыми лучшими биологическими ухищрениями, вмонтированными в нас. Мы пока лишь занимались классификацией неведомых веществ и токсинов, не совместимых с человеческой жизнью. Пока лишь, с большим трудом, добились замедления, оттягивания неизбежной развязки, механически удаляя токсины и неведомые вещества с помощью сотен тысяч искусственных биофагов, находящихся в крови и тканях файтера.
Но мы проигрывали незримый бой… Пока — проигрывали.
А биороботы, на которых мы так рассчитывали, как показали первые три усешные десанта Пардов на поверхность — вообще выходили из строя в первые же минуты, часы пребывания на Планете Хаоса. Эти смертельные излучения, казалось, были несовместимы с видом Homo Sapiens и органической жизнью вообще. Подчинялись совершенно неведомым законам. И наши биологи даже предположить не могли — каким чудом могли выжить колонисты, оставшиеся на Новой Женеве!? Как они изменились, как мутировали под такие смертельные условия!?
Но четкие квадраты сельскохозяйственных полей, вырубленных в лесной чаще; явно заметные линии дорог; загоны с десятками резвящихся в табунах лошадей; узенькие каналы орошения, квадратные водные глади искусственных прудов и многое другое — ведь все это нам не привиделось!
На Новой Женеве кто-то жил. Как минимум — многие тысячи и тысячи выживших колонистов! Наши биологи этого объяснить пока не могли.
Все же наши ребята и беспилотные шаттлы, сумевшие опуститься пониже в атмосферу, погибли не зря. Мы разведали относительно безопасный фарватер и время подлета к планете. Садились только на солнечную сторону планеты, в начале или поближе к середине дня. Сняли сотни и сотни квадратных километров поверхности Планеты Хаоса. На некоторых записях удалось даже рассмотреть работающих на полях людей! Повозки, самодельные кареты и фургоны, ведомые лошадьми! Целые караваны из десятков повозок, идущие, как ни в чем не бывало, по дорогам Новой Женевы!
И мы, совсем недавно, решили поменять зону десантирования, выбрав равнину у гор, на которой было множество возделанных полей и были замечены крупные группы людей. Это — заслуга Германа Штальке, сумевшего пролететь на форсаже над предгорьями в тот момент, когда за ним увязалась стая из семи невидимых убийц.
Герман не рискнул принести смерть прямо на головы выжившивх в Катастрофе людей. Пролетел на сотню километров дальше. Сел почти у самых гор. И высадился через днище в тот момент, когда его шаттл залип в пасти невидимого монстра. А чудовища устроили в месте посадки шаттла такую склоку, что хватило бы на три-четыре тактических термоядерных взрыва. Не поделили, видите ли добычу, твари!
Еще одна-две высадки — и кто-нибудь из нас, надеюсь, сумеет прорваться к этому району незамеченным. И местные жители сумеют нам помочь сориентироваться на планете.
Но где-то в глубине души я, увы, понимал, что вся наша подготовка не стоит и выеденного яйца. И помочь мне смогут одни лишь инстинкты, отточенные в Академии и Псикорпусе. Выручат ли они меня, если мне придется сесть в другом районе, за десятки, сотни километров от намеченной цели? Не знаю…
Но я знаю, что попытаюсь сделать все возможное для того, чтобы облегчить задачу идущим за мной.
Повезет мне или нет — вот в чем вопрос. Достаточно одного невидимого монстра, охотящегося за моим шаттлом, чтобы все мои планы пошли коту под хвост…
Это уж — как ляжет карта… Моя карта, или карта моего партнера по финальной партии…
Чуть позже, перед полетом, мы всей командой пошли в традиционный загул. Никто перед высадкой учиться и тренироваться не собирался. Даже ученые присоединились к нам.
Аманда не отходила от меня ни на шаг. Держала меня за руку. Но держалась. Больше она не заплакала. По крайней мере, я не видел. До меня, наконец, идиота, дошло, что она искренне переживает за меня, как за друга, которому угрожает смертельная опасность. И, понимая, что видит меня последние минуты в жизни — переживает, бедненькая.
Слава Богу, любовь здесь ни причем. Всего лишь — восьмилетняя дружба. Ну и ладненько. А я-то, бог весть что подумал… Верно говорят, что мужское самомнение не ведает границ. И борись с этим, не борись… Было даже немного стыдно за то, что в моей тупой, самодовольной башке мелькнула на мгновение такая шальная мысль. Ведь Аманда, в былые годы, порой подкатывала ко мне с ехидными замечаниями и предложениями, которые можно было трактовать очень даже фривольно, а не как дружескую пикировку с подколками. Так что — попробуй пойми женскую логику…
Вот только рано Аманда меня хоронит заживо. Я еще повоюю! Постараюсь пойти по пути Сато, сумевшего проникнуть на Планету Хаоса незамеченным. Тем более, до высадки еще слишком далеко. Попробуй предвидь, как оно там сложится?
А я вот переживал за Лауру, которую, признаюсь честно, как раз за руку держать сейчас не отказался бы. Но Лаура отошла куда-то по делам. Совсем на нее не похоже. Куда она пропала? Я очень хотел поговорить с ней перед стартом, а она… У меня стало спокойнее на сердце, когда моя давняя подруга по Академии, с которой я прошел сквозь огонь и воду за восемь лет, присоединилась к нам, как ни в чем не бывало. Мы только переглянулись друг с другом, когда она пошла готовить коктейли на основе вин — луженые глотки наших файтеров поглощали их с очень большой скоростью. Я хотел было к ней подойти, но она качнула головой — мол, не сейчас. И глянула на Аманду, с которой я сейчас танцевал под тихую медленную музыку, рядом с Наташей, Ксенией и еще одной девушкой-техником, из научного сектора базы.
