то ни стало поговорить с ней. Вдруг это показалось Полу самым важным из всего, что его заботило. Но только сделать это надо осторожно и с умом.
Услышав, как Лорна сказала: 'Пожалуй, я пойду спать, папочка', он тут же произнес:
– Да, да, милая моя, так будет лучше всего. Иди – скоро я к тебе поднимусь. Ступай, родная моя. – Он обнял и поцеловал девочку. – Все образуется, вот увидишь. Потерпи немного.
Лорна подошла к Дженни, на мгновение прижалась к ней, а потом повернулась и быстро выбежала из гостиной – совсем не взрослая, как говорила Джинни, а самый настоящий ребенок, невольно подумал Пол.
Оставшись вдвоем с Джинни, Пол заговорил не сразу. Вместо того, чтобы спросить, почему она решила ехать домой, он, напрочь забыв про желание соблюсти осторожность, вдруг выпалил:
– Ты ведь считаешь, что я виноват в смерти Бетт, да?
Дженни ответила едва ли не минуту спустя:
– Нет, не ты – я.
– Господи, но ведь это полная чепуха! – взорвался Пол. – Все эти годы ты, наоборот, делала все, чтобы помочь ей. Никто не сделал ей столько добра, сколько ты.
– Да, если не считать последних дней, когда она нуждалась во мне больше, чем когда бы то ни было. – Дженни повернулась к нему, глядя прямо в глаза. – Пол, я не хотела уезжать. Более того, в последний миг я чуть не отказалась в самолет садиться; у меня было дурное предчувствие. Теперь могу тебе признаться: перед самым расставанием мы с Бетт страшно поссорились, но потом, подумав, я поняла, что причиной послужила ее болезнь – Бетт чувствовала себя обманутой, брошенной и никому не нужной. Я дважды звонила тебе – хотела сказать, что мы возвращаемся, – но так и не смогла дозвониться. А теперь, – Дженни развела руками, – вина за смерть Бетт останется со мной на всю жизнь.
Пол приблизился к ней вплотную.
– Джинни, – произнес он мягко, почти нежно. – Поверь мне, я прекрасно тебя понимаю, ведь и меня совесть мучает, но со временем все этой пройдет так уж люди устроены. А тогда мы поймем, что вовсе не все еще потеряно, что наша жизнь продолжается.
– Ты так думаешь? – спросила Дженни, пристально глядя ему в глаза. Ты и в самом деле так считаешь? А вот у меня что-то не получается.
– Получится.
– Сомневаюсь. – Губы ее дрожали, а пальцы нервно теребили пуговицы на пальто. Потом она зажмурилась, а из глаз выступили и медленно скатились по щекам две крупные слезинки.
– Джинни! Ну что ты, Джинни? Не плачь, пожалуйста, умоляю тебя.
– Ты… Ты понимаешь, каково мне? – пробормотала она, всхлипывая. Это невозможно объяснить, но тогда, когда она была жива, я чувствовала себя ближе к тебе, чем теперь. А с ее… смертью между нами образовалась пропасть, и я даже не представляю, удастся ли когда-нибудь преодолеть ее.
Пол взял ее руки и прижал к своей груди. Глядя на ее милое заплаканное лицо, он вдруг совершенно отчетливо ощутил, что с ней и только с ней связаны все его надежды на мирную жизнь и то немногое счастье, которое могло в ней остаться. Он вдруг понял, что именно Джинни недоставало ему всю жизнь, и именно она была ему остро нужна в эту минуту. Вместе с тем Пол понимал, что всякое неосторожное слово или поспешный жест могут сейчас оттолкнуть от него Джинни и, возможно – навсегда.
– Когда… ее похоронят?
– В понедельник.
Дженни высвободила руки и, повернувшись, медленно зашагала к двери.
– Я хочу как можно быстрее начать работать, – проронила она.
И вновь Полу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не совершить непоправимую ошибку. И все же он не удержался и сказал:
– Если хочешь, Джинни, то здесь тебя уже давно дожидается работа.
Она остановилась, но ответила через плечо:
– Спасибо, Пол.
Он спросил с колотящимся сердцем:
– Как ты относишься к тому, чтобы устроиться на нее? За домом присматривать и… за нами?
– Нет, я не могу. Но… спасибо.
И снова Пол не удержался, чтобы не спросить:
– А потом? Может быть – позже?
– Не думаю, Пол. Вряд ли. Только не упрашивай меня сейчас, ладно? Мне слишком плохо…
Когда Пол, вновь приблизившись к ней, снова взял ее за руку, Дженни подняла на него покрасневшие, заплаканные глаза, и он вдруг увидел в них невыразимые горе и муку, накопившиеся в ее исстрадавшейся душе за все эти годы. Дженни казалось, что всю жизнь она мечтала о том, чтобы этот прекрасный огромный мужчина ответил на ее любовь. Ей постоянно приходилось вести мучительную неравную борьбу, укрощая свои ревность и зависть к Бетт. Она думала, что стоило Полу лишь раз взглянуть на нее своими нежными глазами, хоть раз поцеловать и приласкать ее, и она была бы счастлива до последнего вздоха. И вот теперь он стоял перед ней, предлагая ей все то, о чем она даже не смела мечтать, а она… не могла принять его предложение. И, наверное, никогда не сможет. Ведь он не знал, не мог знать, что она, как и Лорна, втайне проклинала Бетт, искренне желая ей провалиться сквозь землю.
– Хорошо, Джинни, – кивнул Пол. – Я прекрасно понимаю, что тебе нужно отдохнуть, и не стану сейчас тебя уговаривать. Ты должна решить сама. Но я хочу, чтобы ты знала – мы с Лорной всегда тебя ждем.
Дженни нагнула голову и быстро вышла в холл. Внезапно Пол услышал, что из кухни доносятся какие-то звуки. Мэгги вернулась.
Вдруг широко улыбнувшись, Пол выскочил в холл следом за Дженни. Та в испуге обернулась.
– Мэгги вернулась, – радостно возвестил Пол, беря ее за руку и увлекая к кухне. – Пойдем поболтаем с ней. Ее устами глаголет народная мудрость. Пойдем послушаем, что она скажет. Хорошо, Джинни?
С трудом, словно в тумане, различая его лицо, Дженни вдруг подумала, что в эту минуту Пол напоминает мальчишку, легкомысленного и бесшабашного, но удивительно доброго.
Часть 5. МЭГГИ
Мэгги уже много лет не была в Ньюкасле, поэтому, сойдя с поезда и очутившись на новой привокзальной площади, поначалу подрастерялась. Однако затем, взяв себя в руки, рассудила, что Нортумберленд-стрит сгинуть с лица Земли никак не могла, да и церковь Святого Клемента навряд ли куда перепорхнула. Узнав, какой автобус довезет ее до церкви, она всю дорогу изумлялась бесчисленным переменам, в то же время отмечая про себя, что тут и там не мешало бы кое-что подновить.
Сойдя с автобуса на знакомой улице, Мэгги заковыляла к церкви. Старинная решетка ограды местами проржавела, да и кучи мусора совсем ее не украшали; церковь располагалась в бедном квартале и прихожане достатком не отличались, однако кто-то все-таки должен был бы позаботиться о порядке, подумала Мэгги. Прежде по четвергам вечером священник исповедовал верующих, и Мэгги всю дорогу молилась, чтобы этот порядок сохранился до сих пор – в противном случае вышло бы так, что всю эту нелегкую дорогу она проделала понапрасну.
Войдя в церковь, она сразу очутилась в полумраке, но уже в следующую минуту, присмотревшись, разглядела на скамьях перед исповедальней нескольких людей и поблагодарила Бога. Затем приблизилась к исповедальне и осторожно опустившись на деревянную скамеечку для коленопреклонения, приготовилась к исповеди.
К тому времени, как подошла ее очередь, за ней уже поджидали еще восемь человек, и Мэгги еще раз вознесла Господу хвалу.
Войдя в исповедальную кабинку, она ощупью разыскала скамеечку и подлокотник, а, опустившись на колени, подняла глаза и разглядела очертания руки священника, обхватившей мясистый подбородок. Остальные части его фигуры скрывались в тени, которую отбрасывала одинокая свечка.
– Отец мой, я хочу исповедаться, – начала Мэгги. Она и сама не знала, почему заменила этими словами
