озеро и возвышающиеся за холмов величественные гряды гор. Я могла отчетливо различать малейшие штрихи дивного пейзажа, так как все вокруг было залито серебристым лунным светом.
Было около одиннадцати вечера, и я лежала в постели, предвидя бессонную ночь, но на душе было спокойно — впервые за последнее время.
Когда я только легла в кровать, в голову полезли мысли о нашем «господине». В нем было что-то необычное, таинственное; но сам факт, что Дэви Маквей — этот дикарь — является владельцем коттеджа, вызывал дикое раздражение. Продолжая любоваться озером, освещенным голубыми лучами, я забылась.
В памяти стало возникать недавнее прошлое. Я вспомнила роковое время, когда познакомилась с обитателями бывшего «пустого дома».
Я уже говорила, что в доме поселилась семья. Их дочь училась в колледже. Когда она вернулась домой и услышала, что в комнате, которую видела из окна своей спальни, лежит больная девушка, она меня навестила. С этого момента началась наша дружба с Алисой Хорнбрук.
Алиса была из тех, кого называют интеллектуалами. В свои двадцать три года она уже имела Ученую степень в области филологии и получила первую учительскую должность в Истборне. Узнав, что я пишу рассказы, она попросила их почитать, вероятно, просто из вежливости или Чтобы доставить немного радости больной. Но мои литературные опыты ей понравились, и похвала Алисы подействовала лучше любых лекарств.
«Ты обязана писать. Это твое призвание».
Казалось, что высокий чистый голос Алисы в эти секунды раздался над озером. Где-то вдали ухала сова. И я снова услышала: «Ты обязана писать книги, ты обязана».
Вдохновленная подругой, я сочинила большой роман, который Алиса, увы, раскритиковала.
— Я бы переписала его заново, — безжалостно вынесла она свой вердикт. — Будет лучше, если ты уберешь пласты доморощенной философии и неоправданно резкие пассажи. Иронии и сарказма в романе с избытком, чтобы принести ему успех у определенной читательской аудитории.
Я сделала так, как она советовала, и в один прекрасный день получила письмо от издателя, в котором он сообщал, что с удовольствием, опубликует мою рукопись, и просил меня приехать для личной беседы. В этот день я почувствовала, что исцелилась, и встала с постели.
С высоты сегодняшнего дня я вижу, что мой успех был на одном уровне с успехом Франсуазы Саган. Критики восхищались моей молодостью, восхваляя меня за глубокое знание жизни, профессионализм, остроту изложения, постижение сложнейшей коллизии во взаимоотношениях Мужчины и Женщины. Я поняла природу извечного любовного треугольника, природу адюльтера. Но это знание было дано мне судьбой. Разве я не знала почти все об этом треугольнике? Разве я не в нем была воспитана и не питалась родительской ложью с раннего детства? Персонажи моей книги были всего лишь слегка замаскированными слепками с отца и матери, вместе со вторым и третьим мужьями с одной стороны и многочисленными любовницами — с другой. Я написала три книги в течение неполных двух лет и добилась своего — стала знаменитой. Книги пользовались огромным спросом, особенно в Америке, и у меня навсегда отпала необходимость в деньгах. Впрочем, доходы, богатство никогда меня не волновали. Я знала, что если завтра останусь без единого гроша, то не расстроюсь, и это чистая правда.
Алиса Хорнбрук и я дружили пять лет. Она тоже называла мою тетушку «тетей Мэгги». А я, обращаясь к ее родителям, говорила: «тетя Энн» или «дядя Дик». Между нами сложились близкие, почти родственные отношения. Однажды к ним приехал погостить дядя Алисы. Он был молод: самый младший брат ее матери. Его звали Ян Лейси, и наша первая же встреча изменила мою жизнь. Нельзя сказать, что я полюбила его с первого взгляда, нет! Его обаяние проникало в мое сердце медленно, постепенно превращаясь в любовь. Тем не менее, с первого же момента нашего знакомства я была им очарована; своим шармом, изысканностью он вызывал искреннюю симпатию — возможно, из-за его какой-то трогательной детской слабости. Он был настолько беспомощен, что нуждался во мне, в моем сильном характере.
Между мною и Яном возникла еще одна связующая нить — мы оба писали книги. Единственное различие было в том, что мои книги публиковались, а его — нет. Когда я говорю о беспомощности Яна, то имею в виду его неспособность зарабатывать на жизнь, его профессиональную слабость. Ян нуждался в поддержке, в наставнике, и я, хотя была на девять лет моложе его, чувствовала себя старшей. Мне казалось, что только я одна его понимала или смогла бы понять. И все же он полонил меня.
В первый год нашего знакомства Ян ненадолго приезжал погостить к своей сестре миссис Хорнбрук. Но эти несколько дней он почти все время проводил со мной в доме у тети Мэгги. Когда он приезжал, моя работа страдала. Как-то само собой подразумевалось, что я все должна отложить ради чтения или рецензирования его рукописей. Ян, казалось, прислушивался к советам более опытного и, что греха таить, одаренного писателя.
Но я ошиблась: Яну были неведомы муки слова, поиска увлекательного и достоверного сюжета. Он был многословен, любил «красивость» слога, мог часами сидеть со словарем, выискивая причудливый и пышный эпитет. Однако бездарность Яна не повлияла на мою любовь.
Однажды Алиса пришла мне сообщить о своем желании выйти замуж за школьного учителя.
Для меня эта новость прозвучала как гром среди ясного неба. Я была уверена, что моя ученая подруга не интересуется мужчинами. В ней не было и грана женственности, и она ни разу со мной не говорила на интимные темы. Именно в этот вечер она, посмотрев мне в глаза, спросила:
— Надеюсь, ты не строишь серьезных планов связать свою судьбу с Яном?
— А что, есть причины, которые могут помешать нашему браку?
— Нет, только, пожалуй, отсутствие целеустремленности. Он так и не смог найти своего места в жизни. Я бы сказала, что мой дядя не состоялся как личность. Ян в семье рос младшим ребенком, и моя бабушка очень баловала его. После ее смерти, его воспитанием занимались четыре старших сестры, а сейчас пестовать его придется жене. Тебе следует серьезно об этом подумать. И, между прочим, не трать свое драгоценное время на графоманство Яна. Он никогда не создаст ничего талантливого, и эта ущербность грозит превратиться в дьявольскую зависть к чужому успеху.
— Ты, видимо, испытываешь огромную любовь к своему дяде! — Мне было горько слышать правду о Яне.
— Просто я очень люблю тебя, и не хотелось бы снова увидеть тебя больной. — Алиса была искренна.
— Это все, что тебя смущает в моем будущем муже?
Алиса замешкалась; голос ее дрогнул, когда она произнесла:
— Да. Наверное, это все.
Много месяцев спустя, воскрешая в памяти этот разговор, я поняла, что Алиса оказалась права во всем.
Но первое чувство словно ослепило меня. Тетя Мэгги, равно как и Алиса, предостерегала от поспешного шага, но все тщетно. Я решила на время оставить Истборн — и уединиться. После долгих раздумий я твердо решила выйти замуж за Яна — если он сделает мне предложение, — несмотря на все его слабости. Мой отец был олицетворением энергии и целеустремленности, однако его брак с моей матерью оказался такой пародией и обернулся драмой для родной дочери. Супруги не нуждались друг в друге. Яну же я была необходима.
Однако время шло, а Ян даже не заикался о женитьбе. Ожидание становилось невыносимым испытанием. В один из вечеров я сказала Яну, что собираюсь в путешествие за границу вместе с тетей Мэгги и, возможно, на два месяца или более. После этого известия с ним чуть не случилась истерика: я не должна оставлять его. Он так нуждается во мне, и как он просуществует, если я уеду? Ни разу в жизни я еще не чувствовала себя такой счастливой. Я успокоила Яна заверив, что никогда не оставлю его — мы моли бы пожениться и путешествовать вместе. Тетя Мэгги нас поймет.
Впоследствии именно Ян нанес один из сокрушительных ударов по моему самолюбию, когда цинично заметил, что никогда не говорил мне о женитьбе, а я сама сделала ему предложение. И видит Бог, это была правда.
Мы поженились осенью и провели медовый месяц в Испании. Это тогда я и слышала тонкий посвист свирели. Вернувшись в Англию, мы по просьбе тети Мэгги остались жить у нее. Она сказала, что без нас ей будет слишком одиноко. Сейчас я уверена, что это было ложью во спасение — тетя Мэгги чувствовала
