сказала: „Конечно, она не расколется, ведь иначе она не получит в одиннадцать часов свой пирог с вареньем'. У них в доме ели только по расписанию… Дверь открыла Сара.
– Доброе утро, мисс, – поздоровалась она. – Ведь, правда, холодно? Сопли в носу замерзают. Ну а как идут дела у вас?
– Прекрасно, Сара. А у тебя?
– Вы же меня знаете, мисс. Все жду того богатого мужчину, перед которым я не смогу устоять.
Это было ее обычное заявление, на которое Аннетта отозвалась:
– Ну, если он встретится на моем пути, я попрошу его поторопиться. – Так они обычно и перешучивались. Сара, Полли, Дженни и их предшественницы были единственной отдушиной в доме. – А где мама?
– В своей комнате, мисс.
– С Полли и Дженни все в порядке?
– Да, мисс, – голос Сары звучал почтительно. – Было бы хорошо, если б вы зашли на минутку к нам перед тем, как уйти.
– Постараюсь, но сомневаюсь, что сегодня это мне удастся.
Сара промолчала, показав тем самым, что она понимает ситуацию в семье.
Хотя дом и выглядел внушительно, холла в нем не было. Сначала шел длинный широкий коридор, который поворачивал в другой, короткий. Аннетта свернула в него и постучалась в первую дверь. Прошло несколько секунд, прежде чем раздался голос:
– Войдите!
Она очутилась в комнате, которая всегда напоминала ей часовню: в углу небольшой алтарь с распятием и предстоящими фигурами Марии и Иосифа, справа от алтаря – прикрепленная к стене стеклянная купель. У алтаря скамеечка, на которую становятся коленями во время молитв и с которой – Аннетта была уверена – ее мать только что поднялась.
– Здравствуй, дорогая.
– Здравствуй, мама.
– Ты сегодня рано.
– Да, наверное.
– Как Дон?
– В основном, как всегда… Мама?
– Что, моя дорогая?
– Мне нужно кое-что тебе сказать. Сядь. Миссис Эллисон пристально посмотрела на Аннетту. Она не привыкла слышать такие слова, как „сядь', – по крайней мере, от собственной дочери. Она села, заметив, что дочь осталась стоять.
– Ну, сажусь. Так что ты хочешь мне сказать?
– Свекровь вчера вечером забрали в психиатрическую лечебницу Каунти.
– Что-о? – Миссис Эллисон приподнялась в кресле, затем, тяжело дыша, села обратно. – Хотя это неудивительно. Уинифред всегда была, как натянутая струна. Но все же чем это вызвано? Какой-то скандал?
– Да, можно сказать и так.
Мать уставилась на Аннетту, беззвучно открывая и закрывая рот:
– Из-за тебя?
– Точно, из-за меня… Знаешь, мама, я беременна. У меня будет ребенок. Удивительно, как ты не заметила. Конечно, я носила свободные платья и пальто. Но вообще-то ты едва обращала на меня внимание…
Аннетта увидела, как рука матери прижалась к лицу: большой палец вдавлен в одну щеку, остальные – в другую, и кожа вокруг них, обычно бледная, порозовела.
– Боже мой! – глухо воскликнула мать, почти зажав рот ладонью. – Я знала, что что-то произошло. Что-то, что мне следовало предвидеть. Но только не это. О-ох… Твой отец… – Она отняла руку от лица, положила ее себе на макушку, как бы вдавливая себя в кресло, и пробормотала: – Господи!
Миссис Эллисон дважды вне молитвы упомянула имя Господа, до того сильно поразила ее новость. Но все же она не повысила голос. И в этом заключалось различие между двумя матерями: Уинифред криком выражала свой гнев, в то время как ее собственная мать умела сдерживать себя. Как же, приличия должны быть соблюдены!..
Мать продолжала смотреть на Аннетту, нажав кнопку звонка на стене. Она больше ничего не сказала, пока не открылась дверь. На пороге появилась Сара. Аннетта с удивлением слушала, с каким самообладанием, совершенно спокойным голосом ее мать обратилась к служанке:
– Спроси мистера Эллисона, может ли он уделить мне минутку. Мне бы хотелось поговорить с ним.
– Да, мэм.
Когда дверь закрылась, миссис Эллисон снова заговорила взволнованным голосом:
– Это произведет ужасное впечатление на твоего отца и отрицательно скажется на его положении в церкви. – Она на мгновение закрыла глаза. – Ты понимаешь, девочка, что ты наделала? Ты разрушила нашу жизнь. Мы теперь никогда не сможем поднять головы. А эта свадьба! Люди на свадьбе, и ты, в белой…
