прошло, – он быстро подсчитал в уме, – пятьдесят шесть лет. И за все эти пятьдесят шесть лет она не удосужилась послать матери хотя бы открытку! Нет, я просто не в состоянии этого понять.
– Но есть еще и другая сторона дела, не забывайте, – напомнил ему Дэниел. – Узнав, чья она дочь, бабушка также узнала, что ее и моего деда связывает кровное родство. Я думаю, она пережила сильнейшее потрясение. Это, наверное, и помешало ей отнестись должным образом к матери.
– Что ж, если это было потрясением, значит, оно длилось больше полвека, – иронично заметил Том. – Ладно, в конце концов, не нам судить. – Он сделал несколько глотков из своего бокала, потом, прищурившись, посмотрел на Дэниела. – А ваша бабушка – что она из себя представляет? – поинтересовался он.
– Она в точности такая, как ее мать, только в более молодом издании, – ответил Дэниел. – Впрочем, она выглядит не на много моложе. Если вашей тете Кэти, как вы ее называете, в самом деле девяносто два года, могу только сказать, что она на редкость хорошо сохранилась для своих лет.
– Я имел в виду не внешность, а… какая она характером.
– А, характер… – Дэниел прикусил губу, и некоторое время размышлял, прежде чем ответить. – Ну, в семье все ее считают необщительной, даже неприступной. Они с дедом всегда держались обособленно. Мой дед души в ней не чаял и всячески оберегал ее. Помню, если у бабушки болела голова, в доме Должна была стоять абсолютная тишина, и никто из нас не смел повысить голос. Он заботился о ней, как о ребенке, а она обожала его, буквально боготворила. Они не могли прожить друг без друга и дня, отец рассказывал, что, когда деду надо было ехать на совет директоров или посетить другой судостроительный завод – он был компаньоном в судостроительном деле, – бабушка всегда ездила вместе с ним.
– Ваша семья занимается судостроением? – Том подался вперед в кресле.
– Да. Это, правда, не очень большая верфь. Мой дед вошел в долю с Симоном Кварри, потом к нему присоединился отец, а сейчас все трое моих братьев тоже участвуют в деле. Я единственный, кто не последовал семейной традиции. Судостроительное дело нисколько меня не привлекает, поэтому я предпочел науку. Я закончил Йель, а потом поступил в Кембридж.
– Что вы изучаете?
– Математику.
– О! Математика – это беда нашей Бриджит, ее единственное слабое место. Все остальные предметы всегда давались ей легко – английский, латынь, французский. Но только не математика.
– Так оно обычно и бывает. Если человек преуспевает в гуманитарных науках, математика дается ему с трудом. Я вообще считаю, что математиком надо родиться. Способность к математике – это что-то вроде врожденной болезни, своеобразная деформация в мозгу, – Дэниел улыбнулся.
– Если вы называете это деформацией, я думаю, некоторые люди многое бы отдали, чтобы родиться с этим дефектом, – отозвался Том. – Бриджит всегда повторяет: «О, если бы я хоть что-то смыслила в математике!» Бриджит преподает в школе.
– В самом деле?
– Да. И, должен вам сказать, она очень хорошая учительница, хоть мне, как отцу, и не следовало бы хвалить собственную дочь. Жаль, что ей придется оставить работу, когда она выйдет замуж.
– Папа! Папа! Ты где? – донесся до них голос Бриджит. Через секунду дверь кабинета распахнулась. – А, вот вы где! Ленч готов.
– Минутку, Бриджит. – Том встал и, подойдя к девушке, обнял ее за плечи. – Я как раз говорил нашему другу, что ты великолепно успеваешь в математике.
– Не издевайся, папа. Есть люди, которые соображают в математике еще меньше, чем я.
– Меньше, чем ты? Разве это возможно?
Том насмешливо улыбнулся дочери, а она шутливо стукнула его кулаком в грудь.
– Я ведь уже объясняла тебе, папа, что это зависит от психики человека, – нетерпеливо сказала Бриджит. – Математики – особый народ, будь то мужчины или женщины. У них вывернутая наизнанку психика…
– Тихо, тихо! Не спеши, – одернул ее Том, смеясь. – Ты ведь еще не знаешь, что наш гость…
Бриджит обернулась и посмотрела через плечо отца на смуглое лицо гостя. В его черных бархатистых глазах притаились искорки смеха. Она прикусила губу и медленно покачала головой.
– Ну вот, опять. Простите, я не хотела…
– Охотно верю, что вы не хотели, – отозвался Дэниел.
Том посмотрел на Дэниела, потом на дочь, и все трое дружно расхохотались. Все еще смеясь, они направились в столовую. «А ведь она очень мила, – думал Дэниел, поглядывая на Бриджит. – Она, конечно, захвалена отцом, избалована вне всякой меры матерью и тетей Кэти… И все же она на редкость мила!»
Глава 3
Была пятница. Дэниел приехал в Ньюкасл в понедельник, а во вторник вечером, уезжая из Лорето, он решил про себя, что назавтра обязательно заглянет к Малхолландам, чтобы попрощаться перед отъездом в Кембридж. Но в среду он вместо этого отправился в Ньюкасл в офис поверенного, ведущего дела прадеда, где ему был оказан очень радушный прием.
Поверенный даже не стал его расспрашивать о степени его родства с Бернардом Розье. Он был рад любому, кто вызвался бы оплатить долги усадьбы, а Дэниел Розье Третий, судя по тому, что он рассказал о своей семье, был человеком состоятельным и располагал достаточными денежными средствами, чтобы выкупить Гринволл-Мэнор.
Обговорив все с поверенным, Дэниел решил задержаться в этих краях еще на пару дней и сел в поезд, направляющийся в Шилдс. Он приехал к Малхолландам во второй половине дня и провел около часа за разговором со своей прабабушкой, к которой он уже начинал искренне привязываться. У этой старой женщины была еще очень ясная голова. Дэниел узнал, что прабабушка – интересная собеседница и, несмотря на грусть, затаившуюся в глубине ее больших непроницаемых глаз, любит от души посмеяться. Он с удовольствием смешил ее, рассказывая о странных вкусах и привычках своих братьев и сестер. Он подробно описал ей их всех, но, когда пришла очередь Виктории, он запнулся. Он не знал, как сказать прабабушке о том, что одна из ее правнучек – слабоумная. В конце концов, он описал ей Викторию просто как девушку, которая к двадцати четырем годам так и не повзрослела, оставшись на уровне семилетнего ребенка. Лицо Кэти погрустнело, и она рассказала ему о подобном случае в своей семье, что заставило его задуматься; по приезде домой он обязательно должен будет сообщить об этом отцу, но только тайком от матери.
– У меня была такая же сестра, – сказала Кэти. – Ее звали Лиззи, и она родилась слабоумной.
Когда Кэтрин и Том узнали, что он должен вернуться в Кембридж только к субботе, они пригласили его погостить у них. Как ни странно, его прабабушка не присоединилась к их приглашению, что несколько обидело Дэниела и заставило его отказаться от их предложения.
– Мы никак не можем уговорить Дэниела остаться у нас, тетя Кэти, – пожаловалась Кэтрин.
Старуха, вместо того чтобы сказать правнуку: «Ну что ты, Дэниел, ты обязательно должен пожить у нас» – лишь молча посмотрела на молодого человека, после чего заявила, обращаясь к Кэтрин:
– Что ж, он уже достаточно взрослый и сам может решать, что ему делать.
И все же Дэниел чувствовал, что прабабушка очень рада его визитам и с удовольствием проводит время за разговорами с ним.
В среду после чая Кэтрин подала идею, что Бриджит в один из этих дней могла бы показать Дэниелу достопримечательности города – например Мэрсден-Рок, волнорез длиной в целую милю, городскую ратушу и тому подобное. Когда она упомянула о ратуше, Том сделал загадочное замечание насчет того, что только возле ратуши Дэниел сможет увидеть настоящих женщин Шилдса. Впоследствии Дэниел понял, что Том имел в виду скульптуры обнаженных женщин, стоящие у входа.
Вечер у Малхолландов прошел очень приятно, и все они много смеялись. Дэниел заметил, что Бриджит, так же, как и ее отец, наделена незаурядным чувством юмора. Когда он прощался с прабабушкой, та попросила его непременно зайти к ним завтра на ленч.
В четверг он пришел к ленчу и большую часть дня провел с Кэти, которая рассказала ему о Питере Конвэе, женихе Бриджит. Мистер Конвэй был на десять лет старше Бриджит, но, как сказала Кэти, это не имело никакого значения. Он был очень целеустремленным и серьезным человеком. До того как Палмеры потерпели крах, он занимал один из руководящих постов в их компании. Он был в числе тех, кто встречал
