требуют слишком много ухода, а у меня нет на это времени. Когда посреди ночи объявляют воздушную тревогу и надо вскакивать с постели и бежать в подвал, уже не до волос.
– Тебе идет короткая стрижка, – сказал Дэниел.
Это было ложью, но он, как и прежде, умел лгать убедительно, говоря людям приятные вещи.
Она снова дотронулась до своих волос.
– О, я знаю, у меня на голове ужасный беспорядок. Все как-то не доходят руки, чтобы заняться, как следует прической.
Это было сказано тоном юной кокетливой девушки, и Дэниел улыбнулся.
– Ты до сих пор преподаешь в школе? – спросил он.
– Да. Мне сначала пришлось оставить работу, но, когда началась война, я смогла вернуться в школу.
– А… как Питер? – спросил Дэниел, немного помедлив.
– Он получил работу в торговом флоте и сейчас служит на море. Он ушел в морской конвой два дня назад. – Говоря, она улыбалась и кивала в такт своим словам.
– Торговый флот, – повторил Дэниел. – Что ж, неплохая работа. А как твои отец и мать?
– Мама работает на почте три раза в неделю по вечерам. Сейчас она на работе и вернется в девять. А отец – уполномоченный гражданской обороны… Но скажи, – она нервно теребила свои пальцы, – ты-то как сюда попал? Твое подразделение разместили где-то поблизости?
– Нет, я лежу в госпитале неподалеку от Ньюкасла. Я пробыл там уже достаточно долго.
– Достаточно долго? – Она слегка подалась вперед на стуле. – Сколько же времени ты там пробыл?
– Около трех месяцев, – ответил он, глядя в сторону.
– И за все это время тебе не пришло в голову известить нас о том, что ты здесь?
Он молча посмотрел на нее. Неужели она не понимает? Некоторые женщины слишком наивны.
– Я как-то не подумал об этом, – сказал он, наконец.
Снова оба молчали, и обоим было неловко. Не выдержав, она встала на ноги.
– Хочешь чего-нибудь выпить? У нас здесь где-то есть виски.
– Нет, нет, спасибо.
– Может, выпьешь чего-нибудь горячего? Чашку чаю или какао? Кофе у нас, к сожалению, нет.
– Я с удовольствием выпью чаю.
– Хорошо, тогда подожди минутку. Я быстро.
Ее «минутка» затянулась до пяти минут, и все эти пять минут он просидел неподвижно, глядя прямо перед собой. Когда она вернулась, он понял, почему она отсутствовала так долго, – она причесалась и накрасила губы. И ему вовсе не показалось смешным, что она поспешила привести себя в порядок при его появлении.
– Тебе две ложечки сахара, как и раньше? – спросила она, протягивая ему чашку.
– Нет, одну, – ответил он, смеясь. – Война приучила меня к ограничениям.
Она присела на краешек стула и долго размешивала в чашке сахар, прежде чем заговорить.
– Расскажи мне, что ты делал все это время, – попросила она.
– Что я делал? – Он откинулся на спинку стула и на секунду задумался, потом скосил глаза на погоны своей формы. – Я поступил на службу в военно-воздушные силы, – сказал он.
– Это я уже и так вижу, – кивнула она.
Он наклонил голову и отпил из своей чашки.
– А еще я женился, – спокойно сказал он.
Она вздрогнула и попыталась заглянуть ему в лицо, но он смотрел в свою чашку.
– Ты… ты женился давно? – Ее вопрос прозвучал чисто формально.
– В самом начале тридцать седьмого года.
– В самом начале тридцать седьмого, – повторила она абсолютно бесцветным тоном.
Они внимательно посмотрели друг на друга.
– У тебя есть дети? – спросила она.
– А у тебя?
– Нет.
– Что ж, в этом смысле наши судьбы похожи. – Уголки его рта едва заметно дрогнули.
– Твоя… твоя жена… Она работает на каком-нибудь военном производстве?
Он приподнял брови и снова посмотрел в свою чашку.
– Я не могу знать, что она сейчас делает, Бриджит. Я развелся с ней в тридцать девятом году.
– Развелся! – вырвалось у нее.
Он улыбнулся.
– Тебя это шокирует?
– Нет, нет, меня это ничуть не шокирует, Дэниел. Я… просто мне очень жаль.
– О, здесь не о чем жалеть. Мы расстались по обоюдному согласию, и оба были очень рады этому.
Она не знала, что на это сказать, и ей опять стало неловко. Отчаянно ища тему для разговора, она вспомнила о Гринволл-Мэноре.
– А как поместье? – спросила она. – Ты там бываешь?
– Гринволл? Я был там как раз сегодня.
– Я думала, там разместили военных.
– Там действительно размещали военных, но сейчас одна партия солдат уехала, а другая еще не приехала, и я не знаю, когда они приедут. Но, даже когда они там, в моем распоряжении все равно остаются две комнаты. Я храню в этих комнатах мебель и могу пользоваться ими в любое время. Кстати, ты знала, что месяц назад возле самого дома разорвалась бомба?
– Нет! Нет, я не знала об этом.
– Почти все стекло в доме побилось, и все постройки во дворе разрушены. Насколько мне известно, двое или трое солдат погибли во время взрыва. Когда мне рассказали об этом, я был рад, что не организовал на территории усадьбы школу, а то во время взрыва могли бы погибнуть и дети. Правда, большинство детей сейчас эвакуировано из этих мест, но усадьба отдалена от населенных пунктов и поэтому считается достаточно безопасным местом, – там могли бы расселить детей, если бы я превратил ее в школу.
– Ты хотел превратить Гринволл в школу? – она склонила голову набок, вопрошающе глядя на него.
Он посмотрел на нее, слегка сощурив глаза.
– Ты, наверное, забыла, – сказал он после долгой паузы. – Я уже упоминал об этом.
– О том, что ты хочешь организовать в Гринволл-Мэноре школу? Нет, Дэниел, я никогда об этом не слышала. Если бы ты упомянул об этом, я бы запомнила, потому что я всегда думала, как было бы чудесно иметь свою собственную частную школу.
Он смотрел на нее ничего не выражающим взглядом. Возможно ли, что она не получала его писем? В последнее время он часто задавался этим вопросом. Восемь лет назад, когда она оставила без ответа все его письма и вышла замуж, даже не удосужившись известить его об этом, он был слишком зол и обижен, чтобы задуматься над тем, что эти письма могли вообще не дойти до нее. Но в течение последних лет он часто думал: могла ли она быть такой бессердечной? Могла ли не прийти на встречу, прочитав все то, что он ей написал? А что, если его письма были перехвачены ее семьей и вообще не попали ей в руки? Ведь в таком случае она была в обиде на него за то, что он не давал о себе знать, – вполне естественно, что она посчитала их историю завершенной и поспешила со свадьбой. И вот теперь выяснилось, что она ничего не знает о его планах насчет школы, о которых он писал ей в одном из писем… Неужели ее семья оказалась способна на такую низость?
Он вспомнил их последнюю встречу, боль, написанную на ее лице, и слезы в ее глазах, вспомнил, как она трепетала в его объятиях. Нет, она не смогла бы отказаться от него просто потому, что так хотела ее семья, на то должна быть какая-то другая причина. Теперь он, кажется, докопался до этой причины.
– Ты же знала о моих планах насчет школы, Бриджит, – сказал он. – Я точно помню, что написал тебе об этом в одном из писем.
При этих словах она вздрогнула и быстро поставила чашку на самый край стола, так, что та чуть не
