– Спасибо. Мне повезло, что вы проезжали мимо.
– Далеко же ты забрался от места, где работаешь!
– Мне нравится гулять. По вечерам я далеко забираюсь.
Этот человек работал на него, но у него и в мыслях не было называть хозяина «сэр», на что последний не мог не отреагировать с раздражением.
– Как тебя угораздило сцепиться с целой сворой? – пренебрежительно спросил он.
– Я просто спросил у них дорогу. Подскажите, мол, где живет мистер Джордж Бостон. Мне никто не ответил. Минут через пять выхожу на опушку – а они тут как тут, меня дожидаются. Если бы они набрасывались на меня по двое, я бы их раскидал, но с такой толпой никому не справиться.
Он вытер кровь со рта и щеки. Легрендж пристально смотрел на него. Значит, ищем Бостона?
– Зачем ты ищешь мистера Бостона?
– Он держит лошадей. Он их разводит. Мне рассказал об этом один человек на заводе. Как бы мне хотелось снова работать с лошадьми! – Он склонил голову на плечо и почти извиняющимся тоном объяснил: – Не гожусь я в стеклоделы. Я уже говорил вам об этом. Деньги платят хорошие, у меня впервые стали водиться деньжата на выпивку. Я не прочь выпить, но там все такие пьяницы… И еще профсоюз: хочешь не хочешь – вступай. А я не люблю, когда меня принуждают. Чем не рабство? Нет, мне подавай лошадок.
Легрендж по-прежнему рассматривал его. Бостон ухватится за такого молодца, и не только из-за его смекалки по лошадиной части, но и из-за его кулаков. Помнится, уезжая с завода, он говорил: «Любопытно, как у него дела с кулачным боем?» Хороший боец – редкая находка, как и люди, по-настоящему умеющие справляться с лошадьми.
– До Бостона тебе еще идти и идти, это на другом конце графства. Лучше тебе завернуть ко мне. Тебе надо подлечить глаз.
– Ничего страшного! Спасибо, конечно, но лучше я вернусь в город. Я не знаю здешних дорог. Чего доброго, налечу еще на одну шайку.
– Очень может быть. – Легрендж сделал вид, что собирается сесть в седло, и как бы между прочим спросил: – Так тебе хотелось бы работать с лошадьми?
– Еще как!
– Мне нужен конюх, который научил бы мою дочь ездить верхом и ухаживать за лошадью. Она боится лошадей.
– Боится? Ну, я бы ее научил. Спасибо вам за ваше предложение. Большое спасибо! – Он все еще вытирал кровь со щеки; один глаз у него распух. Однако он проявил смекалку, сказав: – Я воспользуюсь вашим любезным предложением и отправлюсь с вами. – Покосившись на два простертых тела, он спросил: – Что делать с ними?
– Ничего. Стоит нам удалиться, как их подберут дружки. – Видя, что он колеблется, Легрендж повелительно сказал: – Не тревожься, я же тебе говорю! Пошли! – Он сел на лошадь и медленно поехал прочь.
Мануэль Мендоса шагал рядом со своим новым-старым хозяином, посмеивался и повторял:
– Прямо чудо! Я Вам очень благодарен. Даю слово, ваша дочь забудет, что такое страх перед лошадьми. – Говоря так, он ласково поглаживал круп хозяйской лошади.
Эдмунд Легрендж всю жизнь доверял своей интуиции. Это приносило ему деньги. Поступая вопреки интуиции, он нес убытки. Сейчас интуиция подсказывала ему, что этот парень – просто находка. Одновременно он его раздражал. Поглядывая на Мануэля из седла, он осведомился:
– Ты когда-нибудь боксировал?
– Боксировать? – Черные брови взлетели вверх. – Не приходилось.
– Но ты очень силен. Такие сильные руки!
– Что верно, то верно! – Это было сказано без хвастовства, а просто в порядке признания очевидного. – Но я использую силу, только когда вожусь с лошадьми. Уродовать человеческие лица мне не хочется.
– А как насчет самозащиты? Сам видишь, что может случиться…
– В общем, я держался неплохо – первых двух уложил сразу. Если бы они нападали по двое, я бы раскидал всех.
– А если бы ты владел искусством кулачного боя, то играючи справился бы со всей кучей.
– Наверное.
Ответ был самый что ни на есть естественный, совсем не в той манере, в какой Эдмунду Легренджу обычно отвечали его работники. Этот субъект, определенно, не имел представления о классовых различиях и почтительности. Он обращался к хозяину, как к ровне; точно так же сам Легрендж обращался к своим знакомым. Ему было присуще внутреннее достоинство, которое в представителе низшего сословия могло только раздражать. В другом наряде этот юноша вполне мог сойти за благородного человека, только для этого ему еще следовало бы держать рот на замке, поскольку, даже говоря с приятным южноирландским акцентом, а не бубня, как коренные жители долины Тайна, он все же изъяснялся, как простолюдин. Таковым он и был, и это ему следовало уяснить с самого начала, чтобы успешно служить. Глядя сверху вниз на окровавленное лицо испанца, Легрендж резко изрек:
– У меня заведено, чтобы слуги называли меня «сэр».
Их глаза встретились. Легрендж покачивался в седле, Мануэль Мендоса пружинисто шагал рядом.
Лошадь успела сделать целых восемь шагов, а ответа все не было. Легрендж уже стиснул челюсти и потемнел лицом, но тут до него донеслось:
– Хорошо.
