– Да, я твоя мать.
Значит, правда! А она-то надеялась, что отец просто хотел уязвить мать – то есть не мать… Теперь она знала правду: ее мать – вот эта женщина.
– Но ты не беспокойся. – Женщина наклонилась к ней и похлопала по руке. – Погоди, потом я все тебе объясню.
– Я не могу остаться надолго. Пожалуйста, объясните сейчас.
Просьба была учтивой, но в голосе Аннабеллы прозвучала такая отчаянная мольба, что женщина снова схватилась за голову. Потом, опустившись на край кушетки, она заговорила:
– Я желала тебе добра. Он… У него не было своих детей, то есть она не рожала, вот я и подумала, что так будет лучше. К тому же я не могла оставить тебя здесь. Что бы ты сказала, когда выросла? Я хотела, как лучше. Мне было нелегко на это решиться, потому что я знала, что больше не рожу, уж я-то в таких вещах разбираюсь. А теперь ты ответь: что стряслось? Он не мог поступить так, чтобы наказать меня, иначе сделал бы это еще год назад. – Она перевела взгляд на своих спутников, словно те могли предложить подходящую версию.
– Я отказалась выйти замуж за мистера Бостона.
– Что?!
– Я отказалась выйти за Бостона.
– Только из-за этого? Он так и сказал? Хорош! – Ее словно подбросило вверх. Она заметалась по комнате, выкрикивая слова, от которых Аннабелле делалось дурно: – Грязный, вонючий кабан! Мерзкая свинья! Я его узнаю, это его штучки! Он по уши в долгах! Ее он держал, как долговую расписку, думал, что так расквитается с Джорджем, а когда не вышло, проклятая скотина удумала вот это! Ничего, он у меня попляшет! Мэри-Энн! – Она обернулась к молодой женщине, оскалив зубы. – Я с ним расквитаюсь, вот увидишь!
– Я вас не осуждаю. – Мэри-Энн кивнула хозяйке. – Но как вы это сделаете?
– Найду способ. Держу пари, что он остынет и кинется ее разыскивать, потому что на самом деле он души в ней не чает. Как он топорщил перья, когда рассказывал о ней, – чистый павлин! Ничего, я собью с него спесь, я наброшу на него веревку, не сойти мне с этого места. Ты не против, Джимми?
Здоровяк степенно покачал головой и тоненьким голоском, совершенно не вязавшимся с его слоновьей фигурой, ответил:
– Ты бы поостереглась, Джесси, ей это может не понравиться.
– Велика важность! Понравится! Ведь проглотила же она половину правды. Да, ее мать – я. Так пускай получает и другую половину. – Она приблизила лицо вплотную к лицу Аннабеллы и заговорила: – За сегодня ты так много перенесла, что снесешь и еще немножко правды. Сейчас ты услышишь еще одну новость. Не знаю, лучше тебе будет от этого или хуже, но я скажу, а дальше судить тебе. Легрендж, этот мстительный подонок, такой же отец тебе, как мэр Шилдса. Познакомься со своим настоящим отцом. – Она указала на гиганта. – Но не торопись морщить носик. Он не всегда был таким. В свое время Джимми был красавчиком. Уродом его сделал бокс, а боксировал он только для того, чтобы заработать денежек для меня. Я познакомилась с Джимми задолго до Легренджа, мы с ним были соседями, вместе выросли. Ты – его дочь. Я стала с ним встречаться только после того, как меня взял Легрендж. Потом Легрендж на два месяца укатил в Лондон и мы с Джимми сошлись. Когда я забеременела, то решила сказать Легренджу, что ребенок от него, иначе не поздоровилось бы и Джимми, и мне. Теперь ты знаешь всю правду. Сейчас это уже неважно, потому что он все равно не сможет до меня дотянуться, под меня не подкопаешься. Не тревожься, детка, я что-нибудь придумаю. Тебе не придется ухнуть в сточную канаву, чтобы доставить удовольствие ему или другому кабану вроде него. Слушай! – Она протянула руку и впервые дотронулась до лица дочери. Немного помолчав, продолжила: – Ты меня слышишь? Принесите что-нибудь! – бросила она через плечо. – Чаю с каплей чего покрепче.
Но было уже поздно. С Аннабеллой случился глубокий обморок. Прежде чем лишиться чувств, она поймала себя на том, что смеется – громко, как смеются простые люди.
В половине девятого вечера того же дня Розина стояла посреди той же плюшевой комнаты и смотрела на презренную особу – распутницу, проститутку, как она называла ее про себя все эти годы. Она всегда представляла ее со злорадной улыбкой на накрашенном лице, свидетельствующей о всезнании и чувстве превосходства. Однако сейчас перед ней стояла просто взволнованная женщина, не вызывавшая ни ревности, ни презрения. Впрочем, посочувствовать ей тоже было невозможно.
Она бормотала:
– Мэри-Энн, одна из моих… женщин, отлучилась от нее всего на несколько минут. Джимми возился по хозяйству, я переодевалась наверху – я живу на верхнем этаже. Потом Мэри-Энн вбегает и кричит, что не может ее найти. Как сквозь землю провалилась! Входная дверь у нас тяжелая, но никто не слышал, чтобы она открывалась или закрывалась, к тому же Кэти и Лина все время были поблизости. – Она уронила голову, причитая: – Что же делать, что же делать? Пропала неизвестно куда, а скоро уже совсем стемнеет… Квартал там – не приведи Господь! – Глядя на высокую, статную, но некрасивую женщину, она со значением добавила: – Ее там могут слопать с потрохами! Бедненькая…
Розина собралась с силами и спросила:
– Вы послали кого-нибудь ее разыскивать?
– А как же! Джимми обегал всю набережную, побывал на Рынке. Девочки тоже сбились с ног. Я вам говорю, это его рук дело, грязного кабана. Мне безразлично, если вас оскорбляют мои слова, мэм. – Словечко «мэм» вовсе не свидетельствовало о почтении. – Вы тоже знаете, кто он такой: вонючий кабан! Не мне вам это говорить – сколько лет он вас тиранил! Учтите, я никогда не просила его ездить с вами через наш квартал. Девочка попала в падежные руки – спасибо и на этом. Но он все твердил, что я должна ее видеть. Мне, конечно, хотелось ее увидеть, я просто помирала, так этого хотела, но боялась, что, увидав ее, захочу забрать ее себе. Так и случилось, стоило мне увидеть ее впервые. Но потом я поняла, что не нужно этого делать, потому что ей от этого будет только хуже: вы воспитывали ее уже целых десять лет, она была ваше дитя, она и сейчас им остается. Когда она придет в себя, то сама это поймет. Из-за меня она может только свихнуться – такой, как я, она вправе стыдиться. Уж я-то знаю! А теперь еще придется опасаться этого негодяя! Но ничего, он у меня попляшет. Ох, попляшет! Я и ей так сказала: он еще приползет на брюхе, когда очухается. Но я уже начала с ним расплачиваться. Она знает…
Она смерила Розину взглядом.
