Как я охранял Третьяковку

Воодушевленная сверхуспешными результатами пробного заезда, администрация Галереи решила не останавливаться на достигнутом, и ковать железо тепленьким. Для заманивания еще большего количества спонсоров, а также популяризации русского искусства в их плотных рядах планировалась целая серия подобных тематических фуршетов.

Схематично все выглядело бы так: сегодня в Иванове, завтра во Врубеле, потом в Нестерове, и так далее.

Это была такая смелая креативная идея: сидит спонцар, кушает блин с икрой, а ему в доходчиво-популярной манере рассказывают про различные направления в живописи, художественные школы, отдельных авторов и прочее. Меценату же нужно хотя бы в самых общих чертах разъяснить на что пойдут его кровные. А там, глядишь, расчувствуется мерзавец, осознает благородство своей миссии, может еще бабла подкинет.

Но эксперимент, увы (а может и не «увы»), не задался. По причинам прозического характера. Любовная лодка разбилась о быт.

Так уж получилось, что от Врубеля до туалета путь не близкий. В прямом смысле слова – долго идти со второго этажа в подвал. А меценат… Он ведь тонкой душевной организации человек, он далеко по нужде ходить не любит. Ну не любит, что уж тут поделаешь.

Хвала небесам, мысль о передвижных биотуалетах не пришла никому в голову!

Пробовали было тогда сгонять спонцаров в подвальное кафе. Но там было как- то уже совсем не то… Вроде и туалет близко, и гардероб, но вот… Как-то не то! «Нема позитивной ауры, папаша!» – жаловались спонцары директору Галереи.

Тогда придумали фуршетить в Инженерном. В Инженерном все рядом, на расстоянии короткого броска, да и в целом получше, чем в Основном корпусе. Во-первых, настоящий, без дураков евроремонт: и кондишн тут тебе, и мрамор, и сенсорный австослив в толчках. А во-вторых, пару картинок для антуража и столь востребованной «позитивной ауры» всегда можно припереть из экспозиции. Да запросто! Свистни «Курант», и все дела.

Во время этих банкетов сотруднику приходилось торчать в Инженерном до упора, часов до девяти- десяти – ждать пока спонцары не нагуляются. Пока не дожрут весь «Моёт-Шандон» с расстегаями, пока не напляшутся всласть на гардеробной стойке и все такое…

Было строгое указание руководства: ни под каким видом «гостей» не трогать! Умирай, а не тронь! Пускай оттопыриваются как хотят: хоть на ушах стоят, хоть на головах ходят. Администрация была в полной и непоколебимой уверенности, что если «Курант» начнет «гостей трогать», то добром это не может кончится. Только если уж совсем голубчики расшалятся, например, начнут витринные окна стульями выставлять – тогда разрешалось подойти и деликатно взять за коки. А в остальном предписывалась предельная обходительность и тактичность.

Если в сухом остатке, то от тебя не требуется вообще ничего. Дождаться конца мероприятия, зафиксировать отсутствие (или наличие) разрушений, выгнать заснувших посторонних из туалетов, закрыть двери – вот и вся твоя забота. Так что банкеты являлись вполне разумной платой за тот щадящий режим, который все остальное время царствовал в Инженерном, и который, безусловно, шел на пользу общему соматическому и психическому состоянию сотрудника.

Последние два года Инженерный был вотчиной Димчика Цекова – ветерана «Куранта» и одновременно студента Института Легкой промышленности (ныне Академия дизайна и чего-то там еще). Когда работа в Третьяковке окончательно вошла в неразрешимое противоречие с учебой и вообще потеряла всякий рациональный смысл, Дима запросил пардону.

У него тогда как раз черная полоса пошла в жизни. Ну дефолт – это понятно, он у всех неприятное воспоминание и страшный сон. Но судьбе-злодейке кризис показался недостачным испытанием для бедного Цекова, и осенью его из вполне приличной коммуналки на Новокузнецкой муниципальные мздоимцы расселили куда-то в новогиреевские джунгли.

Потомственный стиляга и арбатский фарцовщик, человек доподлинно знающий, чем джинсы GAP отличаются от прочих, и по каким признакам распознается паленый Fred Perry, Цеков трудно переживал переезд на рабочую окраину. Ряды унылых панельных многоэтажек на заваленных снегом улицах с непривычными замоскворецкому уху названиями вроде Утренней и Полимерной повергли его в депрессию. Димчик решил всецело посвятить себя высшему образованию, чтобы поскорее выучиться, накосить бабла и вернуться жить обратно в Центр. Устроив прощальный ужин для узкого круга друзей, он уволился.

Так в Инженерном сел Леоныч. Глупостью было бы направлять в Инженерный условного Сережу Бабурова, просто жалко такого хорошего и жирнявого местечка. А Сашко подходил по всем статьям. Во- первых, это как-никак Леоныч, а во-вторых, так всем спокойней будет. Леоновское вольное обращение с «Уставом внутренней службы» периодически ставило в неловкое положение то Сергея Львовича, то меня, то Гарика – словом, того начальника, который в данный момент нес за него ответственность. К примеру, прицепится Леоныч к какой-нибудь девке, и таскается за ней два часа по всей Галерее, а Евгений Евгеньевич места себе не находит, высказывает оригинальные претензии:

– Фил, вот какого хера, а? Из Депозитария вынесли уже всего этого… Ван Гога!

– Но, Евгений Евгеньевич! – изумлялся я. – Какого еще Ван Гога? Его же нет в Третьяковке!

– Потому и нет, что у тебя на этаже бардак и свинарник! – остроумно парировал Е.Е.

Он в свое время был весьма удивлен и даже ошарашен, когда Шнырев выдвинул мою кандидатуру на соискание открывшейся (в связи с увольнением в запас Андрюхи Кузнецова) вакансии старшего сотрудника. Не верилось отчего-то Начальнику объекта в организационные таланты вашего покорного слуги. Он вообще имел мнение обо мне, как о человеке поверхностном и легкомысленном. Однажды Евгений Евгеньевич с присущим ему теплым юмором так изволил выразиться в мой адрес:

– Да-а-а… Мало того, что Кулагин сам распиздяй, так он еще и друга-распиздяя привел!

А потом состоялось знаменитое Общее Собрание, на котором нам было торжественно объявлено следующее:

Смена охуела и потеряла всякую совесть!

Дисциплины нет никакой!

Мы этого так оставить не можем, потому будем корчевать!

И мы будем жечь каленым железом!